Уф, можно было чуть-чуть отдышаться и за следующее дело приниматься — за свадьбу. Тут всей державе на месяц работы хватит, а Димитрий по обыкновению своему еще дела громоздил. Зачем, скажите мне, делать несколько дел одновременно? Никакой от этого пользы не выходит, один вред и лишняя суета. Недавно, к примеру, потребовал от Мнишека доставить царскую невесту в Москву, но тут же и поручил ему набрать войско дополнительное, отдалив тем самым на три месяца свидание с любимой. Или вот сейчас, в Кремле к свадьбе готовятся, а он принимает послов польских. Не простой прием, король Сигизмунд настойчиво напоминал, что давно прошла пора исполнения щедрых обещаний, Димитрием данных, и об уступке некоторых земель русских, и о совместной войне с Швецией, и о разрешении католикам заводить костелы на Руси. Но более всего беспокоила короля смута в собственном государстве и настойчивое желание многих панов скинуть его и призвать на престол Димитрия. И об этом тоже должны были послы говорить с царем Русским, и о том, с какой целью собирается рать русская под Ельцом.
Тут Димитрию представилась возможность разом все проблемы решить, и от обещаний вынужденных отказаться, и направить войско на Литву и Польшу в поддержку восстанию народному. Благо, поляки сами повод дали — по обычаю своему не указали в грамоте царский титул Димитрия. А если бы и указали, Димитрий обиделся бы отсутствием титула импера-
торского. Или еще чем-нибудь. Нарушая все правила, он отстранил дьяка Власьева, который говорил его именем, и сам гневно закричал послам: «Умаляя титулы наши, Сигизмунд польский оскорбляет не только меня, но и державу Русскую, и все православное христианство! Видит Бог, не по нашей вине может кровь христианская пролиться!»
Вы только не подумайте, что он в запале пропустил королевский титул Сигизмунда, он точно рассчитал, чем чванливых послов польских из себя вывести. В общем, все шло как нельзя лучше, к доброй ссоре, но тут вмешались воевода Мнишек и другие поляки, с ним прибывшие. Опять же, нарушая все правила, подскочили к Димитрию, зашептали ему на ухо, что не время еще вступать в открытую схватку с Сигизмундом, Мнишек же особо напирал на то, что без присутствия королевских послов брак может быть объявлен незаконным. Довод сомнительный, но Димитрий к нему прислушался, пошел на попятную, сменил гнев на милость, грамоту позорную принял и соизволил заслушать, что в ней написано, после чего пообещал обсудить все с боярами, пока же допустил послов польских к руке своей. Такая вот нескладность приключилась от совмещения разных дел!
Но Димитрию все мало! Замыслил он дело невиданное — короновать Марину на царство! Отродясь такого на Руси не было, великие княгини занимали место положенное — в тереме и к делам государственным никакого касательства не имели, кроме рождения наследника. Лишь через милостыню и прочие благочестивые дела они занимали второе дозволенное им место — в сердце народном. Только царица Арина несколько выбивалась из этого ряда стараниями Бориса Годунова, но венчать ее на царство?.. Такого не приходило в голову ни ее благочестивому мужу, ни покорному ей во всем сыну Борису, ни Годуновым, ведь даже провозглашение Арине многолетия во время служб церковных многие сочли порухой тра-
дициям и качали недовольно головами. И я был в их числе! И до сих пор остаюсь!
Так что идею Димитрия я отмел с порога со всей решительностью и даже высказал ему свои сомнения, спросив осторожно, кто его на это надоумил.
— Глас Божий! — ответил Димитрий.
Я ужаснулся, — что за напасть! Брат мой, потом молодой Иван, теперь вот Димитрий. Я уж уяснил, что в нашем семействе, по крайней мере в этой ветви, видения и голоса ничего хорошего не сулят, прости меня, Господи! Я скосил глаза на Димитрия — может быть, шутит? Нет, серьезен, как никогда. Но Димитрий уж и сам спохватился и постарался свести все к шутке.
— Вот скажи, дед, — обратился он ко мне, — мог л и великий князь взять в жену простолюдинку или, положим, дочь купеческую?
— Никак не мог, — уверенно ответил я, — только дочь боярскую. А прочих кто бы ему сосватал?
— Вот видишь! А мне, императору, полагается по чину брать за себя только царицу, другое мне невместно! — И Димитрий задорно рассмеялся.