Царь Дмитрий - самозванец

кололась, и у каждого обломка была своя столица, свой царь и свой патриарх.

В Тушино везли возами меха и шелка, камни драгоценные и доспехи искусные, вцно и оружие, соль и пряности, гнали табуны лошадей и тучные стада, за все в Тушине платили щедро, и Самозванец с двором своим, и поляки, и казаки, которые счет деньгам не знают. Там же был большой торг вещами, награбленными в других городах. Москва же голодала, цена на пшеницу и рожь доходила до семи рублей за четверть, чего не бывало даже во времена царя Бориса Годунова, при неурожае трехлетием.

Впрочем, многие находили в соседстве двух столиц большое удобство. Воеводы, дьяки, даже и бояре постоянно ездили в Тушино, многие действительно переходили на службу к Самозванцу, другие же только обещали, брали жалованье вперед, усаживались за стол пиршественный, а проспавшись на следующее утро, спешили обратно ко двору царя Василия Шуйского. Они не винились за задуманное предательство, даже похвалялись тем жалованьем, которое им пообещал Самозванец, и требовали у Шуйского большего за сохранение верности. Было таких вельмож столь много, что для них особое название придумали — перелеты.

На смену боевым действиям пришли измены, интриги, заговоры. Бояре московские обманывали Шуйского изъявлениями преданности, сами же осматривались в поисках лучшего царя. Многие из них были согласны принять даже Самозванца, вступали с ним в переговоры тайные, требуя лишь удаления поляков и сохранения их власти и прежних обычаев. Другие мыслили лишь о свержении Шуйского. Попытокта-ких было предпринято несколько, самая громкая случилась февраля 17-го. Заговорщики во главе с князем Романом Гагариным и воеводой Григорием Сумбуловым, не мудрствуя лукаво, решили в точности повторить тот переворот, что в свое время сам Шуйский устроил. Собравшись числом около трех сотен, они кинули клич к народу московскому, призвали на Красную площадь к месту Лобному бояр, притащили силой патриарха Гермогена и предложили сему подобию Собора

низложить Шуйского. Народ встретил предложение угрюмым молчанием, бояре в негодовании удалились, один князь Василий Голицын, вероятно, заранее предупрежденный о перевороте, остался, лишь Гермоген кипятился, сильный духом, а более не терпевший насилия над собой, он, не сходя с места, проклял заговорщиков. Тогда те ворвались в Кремль и устремились к дворцу царскому, но Шуйский, извещенный о бунте, легко отбился. Заговорщики, видя свою неудачу, спокойно разошлись по домам, Гагарин с Сумбуловым в Тушино отъехали, и князь Василий Голицын, пожав плечами, отправился на свое подворье, а вечером... пировал с Шуйским.

То же происходило и в Тушинском стане. Уже в январе, не дождавшись обещанных денег, покинул Тушино воевода Юрий Мнишек, даже не благословив дочь на прощание, а по возвращении в Польшу громко объявил правду о втором Самозванце. Потом начали роптать и остальные поляки, они требовали решительного штурма Москвы и скорейшего окончания войны, чтобы они могли, наконец, насладиться результатами победы и заняться обживанием поместий, щедро пожалованных им Самозванцем. С каждым днем поведение поляков становилось все более наглым и непочтительным, князь Рожинский позволял себе тыкать государю и даже поднимать на него руку, а пан Тышкевич в присутствии многих шляхтичей назвал его обманщиком. Между собой поляки решили действовать по собственному разумению, не обращая более внимания на приказы Самозванца, самого же его окружили столь плотной опекой, что это больше походило на домашний арест.

Все изменилось осенью. Король Сигизмунд, возмущенный союзом Шуйского со шведами и ободренный легкостью, с которой самостийные польские отряды берут для Самозванца один русский город за другим, во главе своей армии ступил на Русскую Землю. Мнил он, что перед регулярной королевской армией города русские склонятся с еще большей готовностью, и, завидуя славе великого короля Батория, грезил превзойти его подвиги. Коварно нарушив мирный договор, заключенный с царем Василием Шуйским, король Сигизмунд