Царь Дмитрий - самозванец

Самозванец отошел и июня 1 -го встал у села Тушина, в излучине рек Москвы и Сходни, где дорогу водную пересекал тракт на Смоленск. Вскоре временный стан превратился в подобие города. Наверху стоял большой дом, украшенный высоким коньком, резными столбами и наличниками, гордо именуемый дворцом царским. Чуть пониже стояло два ряда таких же новых изб, заметно меньших. Вторая улица была вплотную заставлена добротными просторными шатрами поляков. Следующий ряд шатров был попроще, а еще ниже стояли обычные шалаши да навесы для лошадей. В самом же низу, на берегу Москвы-реки, раскинулся торг, который занимал место не меньше всего лагеря. На торгу имелось несколько площадей, соединенных достаточно широкими улицами, плотно заставленными новыми деревянным постройками, лавками купеческими и кабаками. Бунтовщики именовали Тушино своей столицей, по нему же второго Самозванца для отличия от первого прозвали Тушинским вором.

Желая удалить от Самозванца самую многочисленную и опасную часть его войска, Василий Шуйский призвал к себе послов короля Сигизмунда, которые прибыли для переговоров о судьбе польских заложников и несколько месяцев обретались в Москве без дела. Он поспешил заключить с ним мир-

ный договор, по которому, в частности, король Сигизмунд должен был приказать всем своим подданным, без его ведома и разрешения поступившим на службу к Самозванцу, немедленно вернуться домой, а Шуйский обязался освободить всех ляхов, включая Марину, воеводу Мнишека и послов польских, и дать им все необходимое для безопасного путешествия до границы. Еще этим договором предписывалось воеводе Мнишеку не называть нового обманщика своим зятем и не выдавать за него свою дочь, Марине же запрещалось именоваться и писаться царицей Московскою.

Для сопровождения поляков в Ярославль был прислан многочисленный отряд под командой князя Долгорукого. У Белой медленно двигавшийся поезд был взят в клещи отрядами панов Валавского и Зборовского. Марине и Юрию Мнишеку вручили послания Самозванца, который звал их разделить с ним бремя и радости власти. Мнишеки ни минуты не сомневались и отправились в Тушино, остальные же ляхи, истомившиеся в плену, в сопровождении отряда князя Долгорукого свободно продолжили путь к границе.

Так Василий Шуйский честно исполнил свою часть договора с поляками, король же Сигизмунд не захотел или не смог исполнить свою. Он издал указ соответствующий, но ни один из шляхтичей не вернулся на родину. Более того, в Тушино продолжали притекать сонмы поляков, самым знаменитым из них был Ян-Петр Сапега, староста Усвятский, двоюродный племянник великого гетмана литовского, который привел с собой семь тысяч всадников.

Самозванец приобрел, пусть и с осложнениями, еще одно оружие, стоившее целого полка, — честолюбивую и деятельную Марину. Встречу второго Самозванца с его мифической супругой под самым Тушином, в одной версте, постарались обставить так же, как встречу первого Самозванца с матерью: скачка галопом навстречу приближающейся карете, прилюдные объятия на дороге, затем долгая беседа в раскинутом на холме шатре. Нарушила церемонию Марина, узрев отталкивающую внешность того, кто именовал себя ее супругом, она поспешила удалиться в ближайший Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде. Но тщеславие вкупе с настойчивыми уговорами отца, которому Самозванец обещал новую владетельную грамоту на Смоленск и триста тысяч рублей в придачу, сделали свое дело, Марина дала согласие признать Самозванца своим чудесно спасшимся венценосным супругом и разделить с ним трон, но без исполнения прочих обязанностей супружеских. После тайного венчания по католическому обряду через пять дней, сентября 1 -го, состоялся торжественный въезд Марины в ее новую столицу, все, как в предыдущий раз: открытая золотая карета, грохот пушек, войска, стоящие вдоль дороги и приветствующие радостными криками свою царицу, блеск доспехов и драгоценных камней, щедро усыпающих одежду и оружие, кавалькада из самых знатных польских панов, бояре, склоняющиеся в низком поклоне. Только все было воровским, и царь, и столица, и бояре, и драгоценности! На этот раз Марина лицедействовала весьма искусно, вызвав умиление поляков своей цветущей красотой и показной нежностью к новообретенному супругу. Ее же поспешный отъезд в монастырь после первой встречи был представлен как богомолье, это благочестие притворное было благосклонно принято русскими ратниками.