Трудно отпустить

– Верно, – киваю я. Хотя неприятно осознавать, что я сам не внес в это никакого вклада. Неприятно осознавать, что получи я сообщение от отца, он написал бы именно это.

– У нас будет парочка дней, чтобы оправиться.

– Моему телу не помешает отдых, – поддразниваю я и, бросив перчатки в шкафчик, вздыхаю, когда вижу, как на телефоне высвечивается уведомление.

– Так и знал, что он не сможет долго сопротивляться, – бормочу я.

Сделав глубокий вдох, я беру телефон в руки. Когда я вижу написанные им слова, меня охватывает паника.

Отец: Позвони. Это связано с Джоном.

В следующую же секунду я выскакиваю из раздевалки, чтобы найти уединенное тихое место.

Мама не отвечает на первый звонок. Я пытаюсь еще раз.

– Алло? – Она звучит как всего лишь тень себя самой.

– Мам? Мам. Что случилось? Как Джон? – Мои слова звучат сдавленно отчасти из-за паники, отчасти из-за неверия, а может, из-за того, что я пытался придумать, как жить дальше, но меня снова засасывает в бездну стыда.

И конечно, ненависть к себе, как старый враг – невозмутима, безжалостна и неумолима.

– У него остановилось сердце. Он…

– Что? – реву я. Как, мать вашу, мне выбраться отсюда?

У меня перехватывает дыхание.

– Случилась остановка сердца, «Скорая» приехала и… – Чистый, первобытный страх, вибрирующий в ее голосе, поражает сильнее, чем любой удар, который я когда-либо получал. – Они реанимировали его. Сейчас он в больнице.

– Но почему? Что случилось?

Мне нужно выбраться отсюда.

– Еще одна инфекция в легких. Его тело, Хантер… Его тело больше не может функционировать. Врачи говорят, что его иммунная система пребывает в состоянии постоянной борьбы. Нам повезло, что в этот раз они смогли откачать его. – Она издает звук, который я никогда больше не хочу слышать.

Грубый и надрывный, он звучит так, словно у нее вырвали сердце.

– Мам. Но теперь-то с ним все нормально? Он отдыхает и…

– Да. Он в порядке. Находится под наблюдением и, скорее всего, вернется домой уже завтра.

– Ладно. Ладно, – повторяю я снова и снова, скорее для себя, чем для нее. Словно пытаюсь убедить себя в том, что все образуется, хоть и отчасти знаю, что такого не произойдет.

– Сердце твоего отца… – бормочет она почти так же, как я совсем недавно твердил слово «ладно».

Двое потерявшихся в скорби, понимающие, что ждет их впереди, но все еще отрицающие это.

– Да, знаю. С ним все в порядке?

У отца случился сердечный приступ в ту ночь, когда мы узнали об аварии. Его сердце так и не восстановилось, но пробуждалось к жизни всякий раз, когда он вытаскивал меня на лед. Так он делал хоть что-то – командовал, загонял меня в угол, чтобы превратить в того, кем Джон мог бы стать… чтобы спасти себя.

А я позволял ему. Каждый вечер. Каждый день. Каждый час. Я позволял ему изводить меня на льду, наказывать за то, что я сделал, – за то, что проигнорировал просьбу Джона, за то, что стал причиной, по которой он сел пьяным за руль, за смерть невинного, в чью машину он врезался. Я плакал, горел и молился… не имея понятия, переживет ли мой брат следующий день. Я потерял половину себя. Я был одинок. Я умолял, истекал кровью и терпел агонию, потому что мои тренировки стали единственной вещью, дарующей отцу желание жить. Мое наказание стало для него единственным способом воплотить в жизнь надежды, которые он возлагал на Джона. Мечты, которые не имели со мной ничего общего.

– Я не знаю, что делать, – шепчет мама. – Что же мне делать?

– Я буду на месте так быстро, как только смогу.

Когда я заканчиваю вызов, то уже подхожу к выходу и проскальзываю через двери, которые с громким стуком захлопываются за моей спиной.

Я радуюсь прохладному ночному воздуху, который наполняет и обжигает легкие, безжалостно атакует кожу. Вдыхая полной грудью, я пытаюсь отделаться от мыслей, которые не позволяют дышать.

Время Джона на исходе.

Я почувствовал это сегодня. Почувствовал его.

Вот почему я никак не мог сконцентрироваться на игре.

Моя половина едва не погибла от остановки сердца.

Он не мог дышать.

А я не могу вылечить его.

Я никого не могу вылечить.

Глава 46. Деккер

Глава 47. Деккер

Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. От этого бумаги, что лежали у меня на коленях, разлетаются по полу. Кажется, я уснула на диване.

Пребывая в растерянности только что проснувшегося человека, я гадаю, кто решил навестить меня в час ночи.

Кого, черт возьми, швейцар мог впустить в столь позднее время?

Чеда? Кого-то из моих сестер?

Боже мой. Возможно, с папой что-то случилось.

С бешено колотящимся сердцем я бросаюсь к двери, и за эти тридцать футов в голове проигрываются наихудшие варианты. Только посмотрев в глазок, я замираю.

Хантер.