Трудно быть духом

Кабанов невольно отступил назад, схватившись за подоконник.

Ноги у него затряслись, подгибаясь в коленях.

– Тише… тише… – прошептал ему Вакутагин, как загнанному на

убой оленю.

Толпа надвинулась. Кабанов вжался в стену. Его бледное лицо

покрылось мелким бисером пота.

Ходоков вскрикнул:

– Да чѐ мы смотрим?! Мочи его! ! – он подскочил и первым

несильно толкнул Кабанова в грудь.

Тот даже не попытался защититься. Толпа колыхнулась, уже

готовясь взорваться праведным приступом гнева…

Внезапно у Кабанова носом хлынула кровь. Глаза его закатились.

Он с тихим хрипом завалился на пол. По толпе прокатился

изумлѐнный гул.

– Я же не сильно! – опешив, прошептал Ходоков.

Гунько неуверенно предположил:

– Прикидывается?!

Кабанов лежал неподвижно, не подавая признаков жизни. Тогда

Гунько наклонился, перевернув его на спину. Потом он поднял

испуганный взгляд и прохрипел:

– Да он, кажется, не дышит!

В медицинский пункт части бессознательное тело рядового

Кабанова доволокли за минуту. Не дожидаясь разрешения, вторая рота

ввалилась внутрь. Сержант Прохоров с порога крикнул:

– Ирка, посмотри!

62

Медсестра, мирно дремавшая за своим столом, вскочила.

– Что с ним? – деловито спросила она.

Кабанова уже уложили на кушетку. Он по-прежнему не подавал

признаков жизни. Кровь из носа перестала капать, запѐкшись на губах и

подбородке. Ирина вопросительно посмотрела на сержантов:

– Прохоров?

Тот виновато потупился, пробормотав:

– Упал… ударился… кровь носом пошла… Он, кажется, не дышит!.

Отодвинув его в сторону, медсестра склонилась над Кабановым,

быстро взглянув на зрачки и нащупывая пульс. Потом она повернулась.

Еѐ холодный взгляд выхватил из толпы Фомина:

– Его били?!

– Да не… Он сам упал… – неуверенно пробормотал Фома.

Ирина перевела взгляд на рядовых. Перепуганные «духи»

попятились.

– Гунько?!

– Правда… Его пальцем никто не тронул!

– Медведев?!

Мишка тихо произнѐс:

– Он сам… Стоял, потом кровь носом пошла… А потом

повалился… Может, ударился головой…

Ирина взяла тонометр и торопливо измерила Кабанову давление.

Фома осторожно спросил:

– Ирка, он живой?.

– Живой… сознание потерял. Давление, наверное, подскочило.

Он же гипертоник.

– Так, всѐ в порядке будет?

Медсестра достала из аптечки шприц, вскрыла несколько ампул.

– Надеюсь…

63

– Так мы пойдѐм? – робко кашлянул Прохоров.

Игла вошла в вену на предплечье рядового Кабанова. Медсестра

взяла в руки воздуховод, перестав обращать внимание на посторонних.

Сержанты всѐ поняли без слов. Они попятились к выходу, подталкивая

остальных. Последним вышел рядовой Медведев. В дверях он бросил

взгляд на Ирину, но та даже не посмотрела в его сторону, полностью

поглощѐнная пациентом.

Утром старший прапорщик Шматко проснулся. Оказалось, что он

лежит в спортивном костюме поверх одеяла. Сначала он протянул руку

и выключил назойливо звенящий будильник. Потом его взгляд упал на

стол. Там обнаружились две пустые пластиковые бутыли. И один

стакан с остатками домашнего вина на донышке.

Олег Николаевич обессиленно захлопнул веки. Он немного

полежал, вспоминая свой номер части и воинское звание. Заодно в

голову пришла мысль об экзамене.

– Соколов! Ты уже встал?! Соколов!. – позвал старший прапорщик,

не открывая глаз.

Ответа он не услышал. Пришлось совершить насилие над

личностью. То есть сесть.

Протирание глаз дало потрясающий результат. Соколова в

комнате не было! Олег Николаевич вскочил, растерянно глядя на часы.

Он подбежал к шкафу и заглянул внутрь. Там висели абсолютно пустые

вешалки. Тихо матерясь, Шматко схватил со стула отвратительный

гражданский костюм…

Тем временем рядовой Соколов сидел за решѐткой. В народе

загон для алкоголиков и бомжей назывался «обезьянником». Как

правило, рядовых солдат туда не сажали. Но для Кузьмы Ивановича

было сделано исключение. Напротив него за столом разместился

лейтенант милиции. Он старательно оформлял какие-то бумаги. Рядом

с ним лежал пакет с формой старшего прапорщика.

Ровно в девять часов рядовой Соколов жалобно попросил:

64

– Товарищ лейтенант, отпустите меня, пожалуйста… Мне очень

надо…

Лейтенант промолчал, продолжая писать.

– Ну вы что, мне не верите?. – Кузьма приник к решѐтке.

Лейтенант строго нахмурил брови, отрываясь от бумаг:

– Я-то, может, и верю, но есть процедура… Тебя задержали на

вокзале. С чужой формой. С чужими документами. Надо разбираться!

– Я же вам объясняю: я девушку провожал…

– Провожал девушку, а документы – прапорщика! Влип ты… –

сказал лейтенант, снова уткнувшись в писанину…

К десяти часам утра они немного привыкли друг к другу. И

диалог уже носил почти дружеский характер.

– Ну, товарищ лейтенант, я же ничего не сделал, – убедительно

произнѐс Кузьма.

Лейтенант охотно согласился:

– Мне – ничего. А вот с гражданином Шматко… очень даже мог!

– Я же говорил, мы вместе в командировке…

– Пока не предъявишь нам своего прапорщика… живого… ничего

не могу сделать! – объяснил страж порядка.