Троцкий

А задача была для него, въ этой заппск, нелегкая. Онъ долженъ былъ изложить въ ней всю псторію своего ареста, обстоятельствъ, его сопровождавшихъ, п свои показанія на допрос у жандармовъ. Наппсать все это надо было такъ, чтобы дать мн полное понятіе о томъ, какъ все это произошло, и, вмст съ тмъ, не дать улпкъ противъ себя, въ томъ случа, если заппска будетъ перехвачена. И онъ выполнилъ это мастерски. Письмо было полно искрометнаго сарказма, злой сатиры — блестящій памфлетъ.

Надо помнить, что въ то время политическія дла не разбирались даже тмъ упрощеннымъ судебнымъ порядкомъ, какимъ они велись посл 1904 года и до революціи. Судебная реформа Александра П не коснулась длъ политическихъ, и они велись въ дореформенномъ порядк. Не было ни гласности, ни публичности, ни прочихъ атрибутовъ дйствительнаго суда. Обвиняемые допрашивались жандармами, при чемъ пмь не только не предъявлялись показанія пхъ товарищей по обвиненію, но п показанія “свидтелей”, освдомителей и прочихъ. Они не были субъектами судебнаго разбирательства, а только объектами, матеріаломъ, изъ котораго жандармы, вмст съ другими ингредіентами, стряпали боле или мене стройное “дло”, по которому къ Петербург чппошшкп министерства юстиціи и внутреннихъ длъ постановляли приговори.

Тогда еще не билъ въ ходу, ставшій впослдствіи для политическихъ заключенныхъ обнзателыіимъ, обичай отказа отъ показаній, и большинство обвппяемихъ совершенно наивно длинными показаніями всячески старались выгородитъ себя. Понятію, что все ато било совершенно безполезно, потому что уже фактомъ ареста прнгопоръ обыкп -

веппо билъ предршенъ. ^

Кронштейнъ, конечно, нс могъ зтого не знать. Ьслн а. оіПі все-таки давалт. длиннйшія показанія, то, я думаю, не столько для того, чтобы себя выгородить (омъ зналъ, что жандармы не врятъ его ‘‘1001 ночи”, какъ они называли его показанія), сколько для того, чтобы разрядить накопившуюся анергію, злобу и негодованіе и удовлетворить писательской потребности', хотя онъ самъ отого, вроятне всего, не сознавалъ. Ьнкъ, между прочимъ, виги язь ятой первой записки, опъ и передъ жандармами не прочь былъ прибгнуть къ своей “неотразимой логикі По первую же его попытку сойти со стези “1001 почп и обосновать свое аІіЬі “по логик и здравому < мыслу допрашивавшій его жандармскій полковникъ оборвалъ короткимъ: “А но закону наоборотъ”.

Записки посыпались ежедневно, одна за другой. Я получилъ написанную имъ частушку: “Охъ, и простъ же ты, рабочій человкъ”.'., и т. д. Она потомъ вошла въ сборникъ революціонныхъ лсовъ.

Нее шло гладко. II я, и Прошитойиъ были очень довольны. Во съ самаго начала, радость наша была омрачена, особенно для Врошптейпа: “переписка" была односторонняя. Такъ какъ его камера была ближе къ уборной, то онъ выходилъ всегда раньше меня, и я не имла» возможности воспользоваться его способомъ передачи письма. Коли бы я оставилъ въ уборной записку, Прошнтейнъ могъ бы подобрать со только на слдующій день. Ла суткп ее успли бы много раза, подобрать уголовные или надзиратели. Невозможность полученія отвтовъ оп. меня, естественно очень раздражала его. Со времени обращенія въ марксизмъ, у него такъ много накопилось, что потребность въ обмн мнніями, была громадна. ‘ Ради Пога, придумай способъ отвчать мн", — нервно ааканчппалъ онъ каждую записку. Мн итого хотлось не меньше, чмъ ему. Наконецъ, намъ удалось придумать способъ, очень простой

п удобный, п дававшій намъ возможность безпрепятственно вести регулярную п обширную переписку.

Бронштейнъ, не теряя времени, предложилъ мн открыть дискуссію но какому-нибудь вопросу, и самъ далъ тему: ‘‘Роль личности въ исторіи”. Я охотно принялъ его предложеніе. Я не зналъ, конечно, насколько полно онъ воспринялъ теорію матеріалистическаго пониманія исторіи. Мн не представлялось, чтобы онъ въ такой короткій срокъ могъ ршительно порвать со своей старой точкой зрнія и стать па новую, которую онъ, еще такъ недавно, столь энергично и ршительно отвергалъ. Самое предложеніе его я понялъ, какъ вполн естественное желаніе, при помощи дискуссіи съ другимъ лпцомъ, получше разобраться въ вопрос и самому себ точне выяснить свою позицію. Поэтому въ своемъ вступительномъ “реферат” я старался выражаться, по возможности, осторожно, избгать рзкихъ формулировокъ, ставить точки надъ “і”, боясь спугнуть начинающійся поворотъ. Я былъ жестоко наказанъ за свою осторожность. Бронштейнъ, что называется, раздлалъ меня подъ орхъ: “Вполн опредленную пдею о классовой борьб, ясныя и недвусмысленныя положенія матеріалистическаго пониманія ты потопилъ въ мор недоговоренностей и неопредленностей”... и т. д., н т. д. Я прямо глазамъ своимъ не врилъ: Бронштейнъ былъ теперь такимъ же ршптельпымъ п прямолинейнымъ “марксистомъ”, какимъ онъ раньше былъ его противникомъ.

Когда и гд усплъ онъ столько начитаться? На свобод, за революціонной работой у него для этого не было времени, а въ тюрьм, кром “Житій Святыхъ” и “Православнаго Встника” онъ ничего читать не могъ.