Читаем Троцкий полностью

Однако политическіе заключенные были исключены изъ его вднія. Режимъ для нихъ былъ значительно боле суровый, чмъ для уголовныхъ. Надзоръ за ними былъ порученъ двумъ жандармамъ, и тюремные надзиратели къ нимъ совсмъ не допускались. Изоляція соблюдалась самая строгая. Принимались самыя тщательныя мры къ тому, чтобы воспрепятствовать имъ какое-либо сношеніе другъ съ другомъ. Рядомъ со мною, въ сосдней камер, сидлъ товарищъ по длу, съ которымъ я все время перестукивался; но увидть его мн впервые удалось лишь посл того, какъ мы были съ нимъ такими близкими сосдями втеченіе года.

Тмъ не мене, несмотря на вс эти строгости, мы все-таки сносились другъ съ другомъ путемъ перестукиванія и контрабандныхъ разговоровъ черезъ окна. Такимъ путемъ я узналъ, что Бронштейнъ незадолго до своего ареста сталъ марксистомъ (дйствительно сталъ). Меня это естественно обрадовало, и мн очень хотлось повидаться съ нимъ и побесдовать, чтобы убдиться, насколько глубокъ и основателенъ происшедшій въ немъ переворотъ. Я не могъ себ^ представить, чтобы Бронштейнъ, такъ рзко осуждавшій марксизмъ, какъ пизменное ученіе лавочниковъ и торгашей, могъ цликомъ и безъ оговорокъ принять эту точку зрнія.

Кое-что мн удалось слышать черезъ окно во время затвавшихся тамъ споровъ. Но этого было мало для того, чтобы составить себ точное сужденіе; разговоры были коротки, торопливы, отрывочны п часто на самомъ интересномъ мст прерывались вмшательствомъ жандармовъ.

Надо признать, что и въ этихъ отрывочныхъ спорахъ Бронштейнъ умудрялся обращать вниманіе даже постороннихъ (боле интеллигентныхъ уголовныхъ) нечпстоплотно-

стъю своихъ пріемовъ. Хорошо уг поивъ вс пріемы “Эристики” Шопенгауэра, онъ и тутъ нъ тюрьм часто слишкомъ явію обнаруживалъ, что заботится не столько о торжеств правды, сколько о томъ, чтобы въ данный моментъ сразить своего противника въ глазахъ слушателей, хотя бы путемъ предательской логической подножки. Опъ какъ будто боялся, что жандармы прекратятъ споръ прежде, чмъ онъ успетъ добиться нужной ему во что бы то ни стало побды Опъ не могь допустить, чтобы кто-пнбудь, кром него, въ его присутствіи, остался побдителемъ: и вс

средства, ведущія кт. Цли, были хороши.

Такое его отношеніе къ противникамъ уже тогда очень возмущало меня (да и не только меня, конечно). Я старался объяснить себ ото тмъ, что онъ слишкомъ чувствовалъ свок превосходство, былъ всегда увренъ въ своей побд во всякомъ словесномъ турнир и быль потому небреженъ въ выбор ср< тствъ, торопясь поскорй отдлаться огь слабаго противника, которому все равно суждено быть сраженнымъ.

На птой почв у пасъ неоднократно возникали ссоры, и мы подолгу не говорили друп. съ другомъ. Какъ у новообращеннаго, однако, у него была сильная потребность кт. изліянію, тмъ боле, что больше некуда было давать пы-ходъ бьющей черезъ край жизненной анергіи. И, можетъ быть, отпмъ надо объяснить, что онъ всегда первый протягивалъ руку примиренія. Меня зто всегда очень трогало, тмъ боле, что оно та кт. рзко противорчью всему складу его властнаго характера.

Однажды утромъ я былъ разбуженъ знакомымъ стукомъ пт. стну: меня спшили претупредить, чтобы я, когда буду въ уборной, подобралъ па полу коробочку изъ-подъ спичекъ: тамъ будетъ записка отъ Кронштейна.

Вт. ото время къ намъ еще не пропускали никакихъ книгъ со стороны, пн газетъ; п письменныя принадлежности запрещались. Путемъ невроятныхъ ухищреній намъ иногда удавалось достать маленькій кличекъ бумаги п обгрызокъ карандаша. Съ большими предосторожностями писалась маленькая записочка микроскопическими буквами (для экономіи бумаги) п самыми замысловатыми путями доставлялась адресату, часто находившемуся не дальше сосдней камеры. Понятно, что очень часто корреспонденція не доходила но назначенію, погибнувъ на одномъ пзъ становъ.

Можно себ представить мою радость, когда изъ подобранной мною коробочки изъ-подъ спичекъ я извлекъ объемистую записку, — цлое посланіе, написанное хорошо знакомымъ мелкимъ, четкимъ почеркомъ.

Это было настоящее литературное произведеніе, тмъ боле цнное, что я уже давно никакой литературы, ни писанной, ни печатной, не видалъ, не считая, конечно, Житій Святыхъ и рдкихъ, проходящихъ строгую жандармскую цензуру и потому офиціальныхъ и С5хпхъ, писемъ отъ родныхъ.

Бронштейнъ, при своей кипучей дятельной натур, стремящейся къ властвованію п иовелванію, понятно, боле всхъ насъ долженъ былъ тяготиться вынужденной бездятельностью подъ замкомъ въ четырехъ стнахъ маленькой каморки, и съ жадностью ухватился за подвернувшійся случай, чтобы въ литературномъ упражненіи разрядить хоть часть накопившейся и льющей черезъ край энергіи и хоть на бумаг излить свою злобу и негодованіе на тхъ, которые такъ неожиданно и такъ жестоко прервали его дятельность, рисовавшую для него такія яркія перспективы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии