Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

— Сиди здесь! — отрывисто приказал Тристан, вздёрнув губу. Цыганка почувствовала, как напряглись его мускулы. Она обмякла, прекратив сопротивляться, и тогда он выпустил её.

Пока трактирщик вёл переговоры с осаждающими и искал пути спасения, Тристан, чертыхаясь сквозь зубы, торопливо одевался, натягивал сапоги.

— Дай мне твой кинжал! — сказал он Эсмеральде.

На ватных ногах мэтр Фурнье тащился по коридору, чтобы предупредить постояльцев и, если возможно, держать военный совет. Тристан сам вышел ему навстречу. Трактирщик несколько воспрянул духом, приметив кинжал на его поясе.

— Господин… — задыхался мэтр Фурнье. Горячий воск со свечи капал ему на пальцы, но бедолага не замечал этого. — Господин Тристан! Что делать? Они хотят забрать девушку, иначе…

— Разве у вас не найдётся несколько крепких молодчиков? — прервал его суровый Тристан.

— О я несчастный! — взвыл трактирщик. — Да мои слуги трусливее кроликов. Сами видите, они спрятались и носа не высунут! Кто нам поможет? Сейчас им надоест ждать, они выломают дверь! А! Слышите? Вот опять!

Действительно, бродягам наскучило караулить затаившуюся гостиницу, чьё молчание нарушал лишь истошный собачий лай. Они давали понять, что всё ещё здесь, что никуда не ушли, ожидают требуемого и терпение их на исходе.

— На помощь! — воззвал мэтр, до предела выпучив глаза. Тристан схватил его за ворот и встряхнул так, что зубы честного трактирщика лязгнули уже не от страха, а от колебаний, приданных его бренному телу.

— Je moet je bek houden*! — прорычал бывший прево, от ярости перейдя на родной язык. И тут же перевёл. — Молчи! Я сам с ними потолкую.

* Заткнись! (флам.)

========== Глава 27. Долг возвращён и оплачен ==========

Трактирщик, донельзя обрадованный поддержкой, предоставил полнейшую свободу действий своему суровому постояльцу. За крепкой спиной мессира л’Эрмита он ощущал себя уже вполне защищённым, пусть даже опасность поджога ничуть не миновала, а защитнику предстояло в одиночку выступить против сборища захмелевших разбойников. Мэтр Фурнье, рискуя свернуть себе шею, скатился по лестнице впереди Тристана, они вдвоём прошли через залу, где ещё тлели угли в большом камине. За входной дверью слышались возня, свист, хохот, глумливые замечания, перемежаемые бранью. Нападавшие ждали, готовые ворваться, для устрашения перечисляя то, что они сделают с хозяином, а также с его чадами и домочадцами в случае сопротивления.

— Ни к чему дольше распалять этих проходимцев, — резонно заметил Тристан. — Спрячься, коли боишься, — обернулся он к робкому спутнику, — сейчас я отворю им, ибо такие ребята скорее понимают, если беседовать с ними не через дверь, а с глазу на глаз.

Спокойная уверенность, звучавшая в его голосе, непринуждённость его позы вселяли веру в победу. Тристан усмирил поднявшуюся в нём ярость: гнев плохой союзник в бою, тогда как ясная голова даёт преимущество.

— Помогай нам, святой Аманд*! — вполголоса произнёс трактирщик, размашисто перекрестился, поставил свечу на стол и по знаку Тристана удалился в кухню, где обнаружил забившуюся в угол девочку-судомойку. Вся остальная челядь, как и предполагал хозяин, благоразумно скрылась кто куда, замерев в неприметных тайниках. Малодушие, впрочем, совершенно простительное: кому охота связываться с пьяными злодеями да оборонять от них чужое добро!

— Хозяин… — пролепетала перепуганная служанка, скорчившись в своём ненадёжном убежище. Худенькое тело её содрогалось так, будто его колотила лихорадка. Бедняжка справедливо полагала, что бандиты, вторгнувшись внутрь, не удовольствуются одною только цыганкой.

— Это ты, Луиза? — прошептал мэтр Фурнье. — Сиди тут тихо, покуда мессир Тристан беседует с этими проходимцами!

Совет был совершенно лишним. Несчастная Луиза и без того не собиралась издавать какие-либо звуки, чтобы тем выдать недругам своё присутствие. Днём она мельком видела мессира Тристана и помнила, насколько силён и крепок их странный постоялец, покровительствовавший цыганке. Но разве он один сможет противостоять целой банде?

Что касается мессира л’Эрмита, то он, согласившись с тем, что покровительство святого Аманда сейчас как нельзя более кстати, отодвинул тяжёлый засов и рывком распахнул дверь. Его взору предстала группа оборванцев, успевших запалить ещё несколько факелов, освещавших их мрачные лица, ощеренные рты, в которых недоставало зубов, их сильные тела, прикрытые одеждой, сменившей, по всей видимости, не одного владельца, и изрядно износившейся как от этих непрестанных перемен, так и от небрежного обращения. Осаждавшие дружно отпрянули, их вопли перешли в глухое урчание: они ожидали увидеть трясущегося перед ними трактирщика, державшего за руку девушку, выдаваемую на расправу, но никак не мужчину, в котором разве что слепец не разглядел бы военной выправки. Тристан молча смотрел на опешивших бродяг, скрестив на груди руки.

— Ну, — грозно вымолвил он, нахмурив брови, — какого чёрта вы нарушаете покой мирных горожан? Кто дал вам право жечь факелы, когда с Мальбергиона давно протрубили к тушению огней?