Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

— Видишь ли, я всё же хочу сделать то, ради чего приехал в Пуатье. Возможно, тебе покажется забавным, что дьявол л’Эрмит, прево-вешатель собрался к священнику, — Тристан привычно осклабился, показав зубы, но на сей раз его улыбка получилась вымученной, жалкой. — С той поры, как я повстречал калабрийского старца, меня словно тянет к ним, а о проповедях брата Фрадэна из Нотр-Дам-ля-Гранд говорят далеко за пределами Пуатье. Я хочу послушать его. Мне так спокойнее.

Эсмеральда вскинула на него удивлённый взор, чёрные ресницы распахнулись подобно взмаху крыльев бабочки-траурницы. Никогда прежде её суровый господин не говорил с ней ни о чём подобном. Он, заточавший в клетки служителей церкви, нынче стремится слушать их речи? Он, смелейший из смелых, робеет перед неведомым, совсем как она? Цыганка поняла, что гложет её сурового друга, зачем ему успокаивать себя проповедями священника.

— Вы чего-то боитесь, мессир? Вы, храбрейший из мужчин Франции? — воскликнула Эсмеральда, приподнявшись на разворошённой постели. — Это я, жалкая бродяжка, живу отныне в постоянном страхе, пугаюсь и грома небесного, и людей, я не могу вернуться к прошлому — оно отвергло меня. Могла ли я подумать, что и вас пугает прошлая жизнь?

Тристан тяжело вздохнул. По его лицу, жестокостью черт нагонявшему на жертв смертельную тоску, пробежала судорога, крепко сжатые зубы скрипнули. Девушка неотрывно смотрела на него, следила за его движениями. Тристан поднялся, нависая над ней, и угловатая тень его качнулась на стене.

— Пугает, но иначе, нежели тебя. До встречи с тобой я готов был держать ответ хоть перед самим Господом Богом, я мчался по жизни сквозь пламя и дым как ошалевший нетопырь. Я творил страшные вещи, Эсмеральда, и не сожалел ни о чём. В ту ночь на Гревской площади я словно прозрел и ужаснулся. Но я продолжал служить своему господину, поскольку долг превыше всего. Лишь старец Франциск знал, что во мне не стало прежнего радения. Отныне службе прево пришёл конец и теперь Ансело де Везюр, мой преемник, водит по лесам моих людей, — Тристан покачал головой и добавил задумчиво. — А, может статься, Карл Восьмой не столь мнителен, как отец, и не гоняет стражу с дозором по окрестностям денно и нощно. И, кроме того, я…

Королевский кум осёкся, судорожно сглотнул. Он присел на кровать, жалобно скрипнувшую под тяжестью его приземистого тела, опустил дрогнувшую руку на девичье плечо. Эсмеральда сжалась, словно бы эта загрубевшая мужская ладонь давила, прижимала её к постели. Но почему-то ей в то же время не хотелось, чтобы Тристан убрал руку.

— Само небо посылает мне тебя, — продолжал он, и глаза его засветились лаской, какую ещё никто никогда не видел у этого прокалённого битвами человека. — С тобой я чувствую, что не такой уж и пропащий. Знаешь, твоя ладанка всё ещё со мной!

Тристан потянулся к ней, коснулся губ поцелуем — не требовательным и жадным, как раньше, а быстрым, почти невесомым, и лёг с нею рядом.

Исполненный переживаниями день весь источился, завершившись сигналом к тушению огней. Пуатье погрузился во мрак, кое-где разгоняемый чадом факелов, и безмятежно задремал в речном полукольце. Цыганка, побывавшая накануне на краю бездны, гонимая и преследуемая, получила передышку. Она поела, отогрелась и восстановила силы в этот долгий день. Рой противоречивых чувств овладел её мятущимся сознанием. Сердце, обвитое тоской, как обручем, мерно считало удары. Эсмеральда представила себе волчицу, припавшую в логове к боку матёрого волка. Зелёными огнями светятся в минуты нежности волчьи глаза. Она волчица и она вернулась к тому, с кем её соединило провидение раз и навсегда, презрев два брака с разбитой кружкой и капитана с именем бога солнца. Завтра она уйдёт через ворота Понт-Жубер, но уйдёт не одна. Так тому и быть. Она скажет ему не сейчас, завтра. Тяжёлая горячая рука по-прежнему лежала на её плече, но в этом жесте не было и признака властности — так удерживают тех, кого не хотят потерять.