Они не знали, сколько времени провели, замерев так, при оплывших свечах. Не ведали они также, что совершили ошибку, не уйдя из Пуатье сегодня, и что группа бродяг во главе с королём Тюнов, подогрев решимость дрянным пойлом из «Кабаньей головы», вместо возвращения во Двор чудес шла по направлению к Гран Рю, минуя цепи и отряды ночного дозора. Возбуждённо переговариваясь, издавая ощутимый запах винных паров, вооружившись ножами, толпа оборванцев приближалась к заветной цели, предвкушая развлечение. Себастьян Монгрен, сжав увесистые кулаки, мерил мостовую широкими шагами. Глаз его мерцал истинным пламенем ада. Внутри всё кипело. Распалённое воображение рисовало образ цыганской прелестницы, испуганной, покорной, отданной на его милость. Себастьяну мнилось, будто Эсмеральда сама подавала ему ложные надежды, чтобы после обмануть — каждый поступок цыганки, каждое её слово он истолковывал превратно, в собственную пользу. И, чем больше он убеждал сам себя в нарочитом расположении девушки, сменившимся пренебрежением, тем сильнее возрастала жажда отмщения. Цыганку следовало покарать, уничтожить её дерзкую красоту, втоптать её гордость в дорожную пыль. Он, Себастьян Монгрен, вволю натешится с вероломной девкой, а после уж никто и следов её не сыщет.
— Поганая потаскуха! — сплюнул Себастьян, вспомнив, как бродяга-соглядатай, бродяга-доносчик, желая выслужиться, жарко шептал ему на ухо в трактире.
— Девка-цыганка пристала к какому-то барышнику. А корчила из себя эдакую недотрогу! Он прокатил её в седле до гостиницы «Храбрая лисица», которую держит тот недотёпа Фурнье. Они сейчас там!
Наконец зловещая толпа достигла гостиницы. Крепкие двери сего обстоятельного заведения давно были заперты изнутри на засов, а сам хозяин, напялив на голову колпак и задув светильник, мирно похрапывал рядом с супругой. Себастьян постучал. В ответ во внутреннем дворике залился сердитым лаем пёс. Заблеяла встревоженная козочка. Этот звук вдохновил владыку арготинцев и он с удвоенной силой загрохотал кулаками по двери. Мэтр Фурнье, выдернутый из царства грёз, подскочил на постели. Озираясь спросонья, он никак не мог сообразить, где находится, и какой демон столь беспощадно колотит по дверям, угрожая поднять на ноги весь квартал.
— Открывай, холера тебя побери, не то мы спалим твою вонючую харчевню! — донеслось с улицы.
Так ещё никто и никогда не оскорблял «Храбрую лисицу». Возмущённый мэтр, невзирая на протест перепуганной жены, потешный в своём ночном колпаке, распахнул ставни и грозно выкрикнул во враждебно ощетинившуюся темноту:
— Что вам здесь нужно, негодяи? Убирайтесь восвояси, не то позову стражников и уж они намнут вам бока!
— От тебя ничего, чтоб тебе повеситься на кишках твоей матери! — отозвалась тьма, заулюлюкав на разные голоса. — Но у тебя прячется цыганская девчонка. Отдай её нам и мы уйдём с миром, а нет — так выбьем двери и подожжём твой дом.
В подтверждение прозвучавших угроз у самого порога кремень защёлкал о кресало. Родилась искра, высеченная неверной рукой, и мрак ожил, осветив копошащиеся силуэты оборванцев. Трактирщик в полной мере осознал, что дело затевается нешуточное, и его воинственность испарилась. Подвывая и всхлипывая, мадам Фурнье вцепилась в руку мужа, оттаскивая его от окна.
— Не открывай им, ради святой Радегунды! Они же убьют нас, они зарежут нас всех! — причитала она.
— Если не открыть, они нас перебьют уж наверное! — огрызнулся супруг. — Хоть бы кто из соседей догадался бежать к Понт-Жубер, поднять на ноги караульных!
Чаяния мэтра Фурнье были напрасны: обитатели соседних домов, впечатлённые дерзостью разбойников, не спешили на выручку, хоть и осознавали, что от пожара в гостинице займутся и их жилища. Им требовался некий толчок, пример храбрости, чтобы преодолеть оцепенение.
— О, что мне делать? — стенал мэтр, заламывая руки. — Они требуют девчонку! Пречистая Дева, спаси и сохрани нас!
Совесть его возмущалась против требования отдать беззащитную девушку на растерзание своре разбойников. Однако не мог он и лишиться крова, ремесла, а то и головы из-за уличной бродяжки, имени которой даже не знал. Мэтр Фурнье был поставлен перед жесточайшим выбором. Решившись вновь выглянуть в окно, он обнаружил дрожащий язык пламени в опасной близости от деревянной двери.
— Так ты откроешь нам? — издевательским тоном спросил одноглазый бродяга, державший факел. Остальные засмеялись. Трактирщик сдался.
— Я открою. Не поджигайте.
Эсмеральда не спала, когда бродяги принялись барабанить в дверь, она слышала их требования и узнала голос короля Арго. Испустив крик, полный отчаяния и ярости, цыганка рванулась, готовая бежать, мстить, но Тристан удержал её, железной рукой придавил к постели. Эсмеральда забилась, вырываясь.
— Это он, тот, кто убил Ферка! — хрипела она, не узнавая собственного голоса. — Пустите, это моё с ним дело!
Она сама воздаст убийце по заслугам, пусть её и ждёт после мучительная смерть. Добрые люди, давшие ей кров и пищу, не должны пострадать.