Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

Эсмеральда ахнула, не веря ушам, пошатнулась. Казалось, ноги её вот-вот подломятся, она упадёт на землю, лишившись чувств. Давно, давно ждала она этих слов, громом прозвучавших над её головой, и не верила им. Как посаженная в клетку птица привыкает к неволе и начинает клевать насыпанное рукой ловца просо, так и цыганка смирилась с участью пленницы. Много месяцев она не заботилась ни о пище, ни о заработке, ни о поисках крова, она перестала танцевать, забыла прежнюю жизнь. И вот Тристан Отшельник возвращал ей то, что отнял священник, о чём она на коленях умоляла Великого прево. Но зачем свобода, когда она уже не нужна?

— Я не ослышалась? Вы отпускаете меня, мессир? Я вольна идти, куда захочу, и никто не тронет меня? — еле вымолвила Эсмеральда, сжавшись под горевшим жадным огнём взором Тристана.

— Иди, — повторил он, отвернувшись. — Иди к своему народу.

Цыганка всё-таки не двигалась с места. Слишком долго прожила она в доме, украшенном крюками и каменными верёвками, чтобы сбежать без оглядки, ни с кем не простившись. Она не жалела о нарядах, оставшихся там, но расставание с его обитателями всё же удручало её. Тристан л’Эрмит, скривившись в вымученной улыбке, выпустил из мешка козочку, тут же с тонким блеянием закружившуюся возле хозяйки. Очнувшись от оцепенения, Эсмеральда бросилась к мужчине, овладевшему её телом, но не душой, обвила руками его крепкую шею, на миг прижалась губами к щеке. Королевский кум вытерпел эту внезапную ласку без ропота, без злобы, без ответного порыва. А цыганка сняла ладанку с зелёной бусиной, неизменно хранимую на груди, и Тристан, угадав её намерения, склонил голову, позволив девушке накинуть на шею цепь из лавровых зёрен.

— Это мой хранитель, — торжественно произнесла Эсмеральда, так и не отринувшая до конца языческие поверья, — он оберегал меня. Пусть он отныне помогает вам, мессир!

Тристан не верил в талисманы. Единственным оберегом от беды он считал острый меч, да, быть может, лисью хитрость, но всё же он сжал в ладони зелёную ладанку — прощальный подарок девушки с именем драгоценного камня. Он повернулся спиной, чтобы не видеть, не знать, как освобождённая пленница исчезает среди зарослей, торопясь в табор. Там её ждал другой — Тристан чуял безошибочно. В минувшие времена он растерзал бы соперника безо всякой жалости, но теперь он не был прежним Тристаном Отшельником. Он смирился. Он не мог оставить себе Эсмеральду — с ним она, привыкшая к вечным скитаниям, увянет и в конце концов погибнет. Другой, близкий ей по крови, выходец из её народа, смуглый и белозубый, станет отныне опекать её. Тристан спешил в Плесси-ле-Тур. Ему хотелось выговориться перед старцем Франциском.

========== Глава 21. Сеньор де Мондион ==========

Маленький замок Мондион, украшенный шестиугольной башней, прозябал в запустении, одинокий среди приволий Пуату. А между тем его светлые каменные стены, которым сравнялся век, знавали лучшие времена и помнили ещё скромную свадьбу: Жеан де Мондион, сеньор этих мест, выдал дочь Гильеметту за молодого фламандца по имени Луи Тристан л’Эрмит. Жених, не могущий похвастаться ни богатством, ни чередой знатных предков, служил оруженосцем у находившегося тогда в опале коннетабля. На изрытых конскими копытами дорогах войны Артур де Ришмон, сын бретонского герцога, встретил Тристана и привёз с собой из Бургундии во Францию. Может быть, Гильеметта засиделась в невестах. Может быть, сеньор де Мондион предвидел грядущее падение всесильного шамбеллана Ла Тремуйля, позволившее коннетаблю, а с ним и оруженосцу, с триумфом вернуться ко двору, возможно, разглядел блестящие задатки будущего зятя — уже доподлинно неизвестно. Худощавый приходский священник совершил над парой обряд венчания. Гильеметта с затаённой робостью поглядывала на того, кто только что стал её мужем. Его волевое лицо, преисполненное жестокости и отваги, его мощное, приземистое, ловкое, как у хищника, тело, с лёгкостью несущее панцирь доспехов, внушали ей и страсть, и страх.

Тот год, как и многие другие годы, выдался тяжёл, стремителен и голоден. Он не терпел долгих проволочек, и зов битвы призвал нового хозяина Мондиона покинуть земли Пуату, чтобы присоединиться к королевской армии. Гильеметте, как всякой жене воина, оставалось довольствоваться краткими встречами, гадать, выйдет ли супруг живым из очередного сражения, считать его новые шрамы. Она давала жизнь сыновьям, таким же сероглазым и крепким, как их отец. А Тристан после непродолжительных встреч снова покидал дом — его жизнь летела вперёд с беспощадной стремительностью выпущенной английским луком стрелы. Он был среди заговорщиков, подстерегших Ла Тремуйля возле замка Шинон, на его глазах меч убийцы вошёл в тучный живот шамбеллана. Чуть живой Ла Тремуйль ревел пронзительным голосом, вцепившись скрюченными пальцами во вспоротое чрево. Тристан смотрел на корчащуюся жертву, ноздри его раздувались, чуя кровь. Свержение Ла Тремуйля означало победу коннетабля, а, значит, и победу его преданного оруженосца.