Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

— Клянусь Пасхой, эта дорога отобрала у нас все силы. Никогда больше не покину Плесси, сколько бы дней ни отмерил нам Господь! — горячо говорил Людовик Одиннадцатый, меряя шагами стеклянную галерею в своей любимой резиденции, подволакивая скрученную подагрой ногу. Облачён он был в малиновый кафтан, отороченный куньим мехом, на голову водрузил засаленную шляпу из дешёвого сукна, украшенную оловянной бляхой с изображением Богородицы, делающую его похожим на ростовщика. Лишь орден Святого Михаила на шее, да почтительность, с которой к нему относились сопровождающие, выдавали в нём важную особу. Спутниками Людовика были три стража, которым король доверял свои тайны, своё горло и своё здоровье. Именно им удавалось сохранять постоянное положение подле монарха, тасующего придворных, как колоду карт, говоря, что природа любит перемены. Брадобрей и советник Оливье ле Дэн заботливо поддерживал государя под руку, всесильный лекарь Жак Куактье держался в паре шагов позади. Замыкал процессию Тристан л’Эрмит, зорко осматривающийся по сторонам. Впереди всех шествовал красивый пёс из породы борзых, щеголяющий в нарядном камзоле. Он назывался Мистоден и пользовался особым расположением Людовика Одиннадцатого.

Все три королевских фаворита питали друг к другу схожие чувства, а именно зависть и неприязнь, граничащую с неприкрытой ненавистью. Лишь иногда Куактье и ле Дэн объединяли усилия, если требовалось устранить человека, чьё влияние на государя начинало их беспокоить, ибо расширять круг ближайших подручных или, того хуже, лишиться своего в нём места никто из них не хотел. И оба побаивались Тристана, прекрасно зная, что Людовик, внезапно переменившись в симпатиях, может отдать приказ верному сторожу:

— Возьми его, куманёк! Он твой!

Великий прево, в свою очередь, презирал и Куактье, и Оливье, чья алчность переходила всяческие границы. Сам он предпочитал держаться в стороне, ожидая распоряжений, и никогда ничего не просил. Казалось, ценнейшей наградой за службу он почитал саму службу. Что касается короля, то его вполне устраивала вечная грызня приближённых и он сам подогревал её с мастерством опытного интригана, нарочно стравливая своих любимцев.

Решение Людовика осесть в Плесси-ле-Тур Оливье и Тристан одобрили, только медик затаил досаду: стройка на улице Сент-Андре-Дезарк грозила остаться без его присмотра. Король остановился, заложил руки за спину, всмотрелся вдаль. С галереи его обзору открывался весь внутренний двор замка, охраняемый шотландской гвардией, крепостная стена и подъёмный мост. Далее простиралась ещё одна стена с железными остриями и четырьмя вышками, прозванными «воробьями» за их крыши, схожие с птичьими хохолками, а затем открытое пространство под прицелом арбалетчиков. На этом пустыре произрастал вековой дуб, оставленный при выкорчёвывании деревьев ради практических функций: могучие ветви его иногда заменяли виселицу, где встречал свой конец какой-нибудь разбойник или нарушитель границ. То, что находилось за пределами внутреннего двора, Людовик видел нечасто. Он хотел было выйти, чтобы проверить свои владения, но раздумал.

— Огонь, — страдальчески проговорил он, положив ладонь на грудь. — Горячие зубья раздирают мне нутро. Мэтр Жак, ты уверял меня, мошенник, в чудотворной силе твоей микстуры, но ни от неё, ни от твоей мази из армянского болюса я не вижу облегчения.

— Я не раз говорил вам, государь, что вам следует придерживаться умеренности в питании. Только тогда, когда вы последуете моей рекомендации, снадобья возымеют действие, — сварливо ответствовал лекарь, взяв короля за запястье, чтобы подсчитать пульс. — Гм! Учащён. Употребляйте в пищу меньше мяса. Я сам буду проверять подаваемые к столу блюда.

— Отказаться ещё и от этого удовольствия! — капризно проворчал король. — Умеренность во всём!

— Гм, гм! — пробормотал себе под нос Оливье, многозначительно переглянувшись с Тристаном. — Метит в хозяева на государевой кухне! Не хочет ли он инкрустировать потолки в своём доме драгоценными камнями? Приют на берегу!

— Судя по его аппетитам, он хочет выстроить дом из драгоценных камней! — так же тихо ответил Тристан по-фламандски.

Мистоден, оглянувшись на хозяина, выжидательно насторожил безукоризненно затянутые уши. Король, казалось, остался глух к перешёптыванию фаворитов. Он цокнул языком и кивнул псу.

— Мэтр Жак, Оливье, оставьте нас! — приказал Людовик усталым голосом, затем, когда те удалились, знаком повелел Тристану приблизиться.

— Не выразить, как я рад, куманёчек, что вернулся сюда! — доверительно проговорил король, оставшись наедине с прево. — Только в Плесси-ле-Тур я могу чувствовать себя спокойно, здесь боль на время отпускает меня.

— Вам нездоровится, сир. Не вернуться ли во внутренние покои? — предложил Тристан.

Король сделал отрицательный жест рукой. Мыслями он пребывал далеко от замка, уносясь в чащу, где безраздельно хозяйничала рыжая осень.