Тринадцатая девушка Короля

   – А у меня нет, – буркнула я и поторопилась свернуть разговор до того, как моя встрепенувшаяся совесть не начала меня поедом есть:

   – Пойдем спать, а? Устала я что-то…

   А утром из домика через дорогу прилетела радостная весточка о том, что Папаша окончательно пришел в себя, с одной, правда, оговоркой: в результате удара у старого обжоры начисто отшибло память.

   – Полнейшее нарушение памяти, – со скорбным видом сообщил лекарь, а я чуть в обморок не рухнула от счастья.

   – Совсем, что ли, память отшибло? – неумело маскируя совершенно не мотивированную с точки зрения постороннего радость за приступом кашля, спросила Рейка.

   – Начисто, – тряхнул головой лекарь, но только после короткого визита, на котором он настаивал, мы вспомнили, что в Красных Горах говорили об этом специалисте широкого профиля: «Выслушай все, что доктор скажет, и раздели на десять». Ибо про блокнотик и должников Папаша не забыл. Да и хитрым глазом поблескивал так, что даже Мори было понятно, что это нарушение памяти – чистой воды блеф. Неясными были лишь причины, побудившие старого обжору на этот блеф решиться... И я, если честно, об этих причинах совершенно не хотела знать. Как говорится, меньше знаешь – лучше спишь. Мы с Рейкой прекрасно понимали, что рано или поздно Папаша обо всем «вспомнит», а возможно, даже спросит с нас за смерть своего помощника, если попросту не убьет, посчитав причастными к его гибели, но пока радовались этой маленькой передышке.

   И что-то мне подсказывало, что благодарить за нее мы с Рейкой должны были Кэйнаро-на-Рити. Того самого, у которого волосы черные, а взгляд синий-синий, цепкий, до самой души пробирающий. Ох, пробирающий…

   После приснопамятного вечера с купанием, будь оно проклято, до сих пор краснею, как вспомню прикосновение обжигающего мужского взгляда к моему полуобнаженному телу, господин ворнет каждый вечер, без исключения, проводил в нашем доме. И главное, как только успевает все? И расследование это ведет – ведет же!! мужики на марше каждое утро сплетничают о том, что и у кого столичный шерх намедни выспрашивал, – и о работе в Храме не забывает (эти слухи не с марша, эти Рейка из Храма сама приносила), и каждый вечер заглядывает к нам на огонек. Сидит, улыбается, вопросы задает и смотрит. Смотрит так, что у меня иногда сердце срывается с положенного ему места и проваливается прямо в желудок, где и ворочается сладко и щекотно.

   И вот эта вот сладкая щекотка каким-то образом влияет на мой мыслительный процесс. А чем иначе объяснить тот факт, что одним прекрасным вечером я поддалась на невыносимую провокацию синих глаз и совершила прямо-таки нечеловеческую глупость.

   Однако перед тем как рассказывать о том, что же я натворила благодаря временному помешательству, надо, пожалуй, упомянуть еще об одном событии, которое всколыхнуло Красные Горы. Случилось это через день после того, как стало известно о смерти Оки-са-Но.

Ранним зимним утром, когда продрогшее за ночь солнце еще не спешило выкатываться на небосвод, усеянный по-зимнему яркими звездами, а большинство мирных жителей нашего городка мирно посапывало в своих постелях, жена молочника Винейя-на-Лури, позевывая и лениво заправляя концы джу, повязанного на манер простого платка, вышла из дома и скрылась в стайнике, откуда спустя несколько минут послышался размеренный звенящий звук, какой бывает, когда струя молока ударяется о дно пустой еще доенки. Вскоре к хозяйке присоединились два наемных работника, подтянулся и муж с сыновьями. Винейя окинула довольным взглядом мерно жующих в своих стойлах лэки, кивнула и проговорила вслух, ни к кому конкретно не обращаясь:

   – Ну, вы пока тут без меня справляйтесь, а я, пока еще не рассвело, снесу мэтру Ди-на свеженького молочка. Ихнея кухарка страх до чего ругается, если я ей уже остывшее доношу.

   Никто из мужчин Винейе ничего не ответил, лишь муж поднял голову и, бросив в ее сторону короткий взгляд, кивнул и вернулся к работе. Молочница же, сменив меховую безрукавку на короткий – до середины бедра – тулуп, потеплее укутала бутыль с парным молоком и заторопилась в центр Красных Гор, к дому градоначальника. Неладное она почувствовала уже на подходе к особняку.

   – И чей-то им не спится c утра пораньше, – пробормотала она, недоуменно глядя на горящие ярким светом окна. – Чай не ложились еще? Морги их дери, этих господ. Сначала гуляют до утра, потом спят до вечера. Тьфу.

   К месту вспомнив пословицу о том, что барину хорошо, то простому человеку смерть, Винейя-на-Лури беззлобно плюнула в сторону светящихся окон и поторопилась к заднему ходу, где в этот час ее обычно уже поджидала местная кухарка. Однако в этот раз маленькой женщины, жены градоначальского дворецкого, на месте не оказалось.

   – Ула! – Винейя толкнула дверь, которая на ее памяти не запиралась никогда ранее, да и в этот раз тоже была открыта. – Ты куда пропала? Что у вас вообще происходит?

   А вместо ответа зловещая тишина...

   В этом месте рассказа Винейя обычно выдерживала театральную паузу, а затем переходила на свистящий шепот: