Триктрак

Вечер выдался на славу: вчетвером умяли две сковородки жареной хрустящей корюшки, буханку рижского хлеба и осушили бутылку сухого вина, сухого настолько, что от кислоты сводило скулы. Слушали записи бардов Кукина и Клячкина — Акулов принес уже знакомый Асе магнитофон, а Утюгов — гитару. Разгулявшись, парни спели нестройным, но убедительным дуэтом: «Ах, гостиница моя, ты гостиница, на кровать присяду я, ты подвинешься…», «Каждый выбирает по себе…», «Не гляди назад…» и прочее, вплоть до «Губ окаянных». Девчонки то проникались трогательной лирикой, то краснели от двусмысленностей, то хохотали до боли в животах.

Ася постаралась не сесть рядом с Акуловым, но вскоре каким-то чудесным образом он оказался рядом с нею, и рука его легла на её плечо. От этого прикосновения хмель и легкомыслие покинули Асю, словно шелуха, и она напряглась, сжалась, повинуясь дрожащей внутри струне. Лёня усмехнулся, — она не смотрела на него, но почувствовала, что он усмехнулся — но руку не убрал, а напротив, стиснул пальцами её плечо, будто утверждая некое своё право. Тем временем музыкальный репертуар вечера с бардовского, в пристрастии к которому девушки до сих пор не подозревали ни того, ни другого из своих гостей, сменился на англоязычную смесь рока и диско. Стол был отодвинут в сторону, и Лёня, вскочив со стула, картинно наклонил лохматую голову:

— Позвольте вас пригласить на танец, сударыня… — и потащил Асю на узкий пятачок перед окном, где уже покачивались то ли в танце, то ли в объятиях Лёлька с Мишей.

— Зачем ты ведёшь? — спросил Акулов, когда через пару минут Ася от волнения и смущения чуть не наступила ему на ногу.

— Я не веду… — пробормотала она.

— Именно это ты и пытаешься делать. Доверься мне хотя бы в трех шагах.

— Хм…разве я.…?

— Разве. Руку… дай мне руку.

— Я не буду танцевать… — заупрямилась Ася, чувствуя себя полной идиоткой.

— Будешь… — шепнул он, наклоняясь, и его губы будто случайно, словно невзначай коснулись её уха. — Это называется фокстрот, и это очень просто. Только не веди…

Она пыталась, честно пыталась следовать за ним, ловко лавирующим между платяным шкафом, столом, кроватью и Лёлькой с Утюговым, которые самозабвенно целовались у открытого по случаю весны, корюшки и попойки окна.

— Ты хорошо танцуешь, а я совсем не умею… — прошептала Ася, когда, обогнув упоённую парочку, они с Лёней вписались в проход между гардеробом и пустующей кроватью, той самой, на которой она застала его с Лариской, явившись так не вовремя. Ася встряхнула головой, отбрасывая предостерегающую мысль, тем более что на другой кровати Акулов, будто получив расплату, застал её с Веселовым, явившись так вовремя. Тем временем Лёня, в ритме танго, вывел её в крохотную импровизированную прихожую. Они оказались наедине, отделенные шкафом и вьетнамской шторой от второй половины компании. Пространство катастрофически сузилось, и фокстрот естественным путем скатился до общенародного танца «шаг налево, шаг направо, шаг вперед и шаг назад».

— Ты нормально танцуешь, когда не ведёшь… — сказал Лёня, останавливаясь. — А я отпахал пять лет в детском ансамбле.

Здесь в закутке было сумрачно, почему-то до сих пор пахло свежими огурцами и сапожным кремом — незакрытая баночка лежала на полу — Ася чуть не наступила на неё.

— Ты танцевал в ансамбле? — удивилась она.

— Ну да, а что? Ты еще многого обо мне не знаешь. Хочешь узнать?

— А ты обо мне? — спросила Ася.

— А ты как думаешь?

Потом, позже, Ася нашла ответы на все вопросы — они выстроились красивыми убедительными фразами, рисуя её, Асю, остроумной, уверенной в себе девушкой, умеющей излагать мысли и изящно беседовать с молодым человеком, который безумно нравится, но отношения с которым требуют определенной осторожности. Отчего эти умные фразы приходят так поздно, когда уже ничего не могут изменить, когда уже отвязан канат от банки причала, уже сгорел мост и выпито вино, которое не следовало пить? Увы, в тот момент, в закутке за шкафом, слов не нашлось, а подтверждение обоюдного желания узнать друг о друге было дано широко известным и очень простым способом. В том, что Акулов умел целоваться, а она не очень, Ася убедилась ещё тогда, на ночном Кировском проспекте, а сейчас она просто поддалась ему и ослабла, словно под кожу впрыснули яд, лишающий воли.

— Пойдем? — прошептала она, когда смогла говорить.

— Куда? — спросил он.

— Куда-нибудь…

Определив таким образом конечную цель намеченной экспедиции, она сунула ноги в туфли, стащила с вешалки плащ — как позже оказалось, не свой, а Лёлькин, — надела его прямо на свой клетчатый халатик, и они выскользнули из комнаты, оставив Лёлю с Мишей тет-а-тет, на радость или на беду — неведомо.