Мы выбрались из машины и двинулись по покрытой асфальтом дорожке. Дух захватывало от подъема и открывающегося впереди вида. Морской простор, где небеса почти сливались с водной безбрежностью, смазывая линию горизонта, и холмистая зелёная равнина, чуть затянутая туманом, обрывающаяся в море вертикальной белой меловой стеной, полосатый маяк вдали, внизу, на мысе. Мы подошли к краю обрыва настолько близко, насколько было возможно — дальше путь преграждала табличка, извещающая об опасности.
— Никогда не видела такого, только в кино, — сказала я.
— А я давно здесь не был, очень давно.
— Работа?
— Да, работа занимает много времени…
— А как вы отдыхаете? — спросила я.
— Гм… Езжу на север.
— На север?
— На Шетландские острова, знаете, на север. Любимое моё место. Море, птицы, простор. Снимаю коттедж на берегу, на острове Фэр-Айл, рыбачу, отдыхаю.
— Но и здесь достаточно простора, — сказала я.
— Вот так же говорила моя жена, — усмехнулся он и зачем-то уточнил: — Мы давно развелись.
— Ваша жена… да, понимаю, — произнесла я с глубокомысленным видом, словно что-то понимала. — А мне бы хотелось поехать туда, я читала об этих островах.
— Там очень красивые места, но я не был уже несколько лет, недосуг. Вы скоро уезжаете, Анастасиа? Вернётесь в Англию? — Нейтан спросил и уставился в морские дали, словно его внимание привлек какой-то невидимый мне объект. Парус? Паром? Чайка над волной?
— Да, я уезжаю через три дня. Скорее всего, не вернусь, потому что у меня нет причины возвращаться.
Фраза получилась пафосной, но я сделала себе скидку — воздействие грандиозных меловых скал и естественное волнение от присутствия Нейтана.
— Нет причины? — обратился он к морю. — А та, по которой вы сюда приехали?
— Её нет, Питер, — почти прошептала я его шляпе.
— Вы не выходите замуж за Монтгомери? Ведь вы же приехали ради этого, — сказал он небу.
— Да, я думала… но поняла, что… В общем, мы всё обсудили…
— Хм… — сказал Нейтан, поворачиваясь ко мне. — Я… я рад.
— Вы рады? Чему?
Он несколько секунд смотрел на меня, затем подхватил под руку и потащил за собой.
— Хотите сбросить меня с обрыва? — спросила я, упираясь, немного, совсем чуть-чуть.
— Хочу, очень хочу! — рявкнул он. — Вы лишили меня покоя! То засыпаете в машине, то на вас нападают, то играете в триктрак! Нашумели, перевернули всё вверх дном и уезжаете?
— Почему вы сердитесь, Питер? — вскричала я.
Парочка молодых людей, идущих далеко впереди, оглянулась на наши крики. Инспектор снял шляпу, пригладил волосы.
— Я не сержусь. Я… обеспокоен, — сказал он.
— Я… я тоже.
И тут я сделала то, что никогда в жизни не делала первой. Я поднялась на цыпочки и поцеловала инспектора в суровую чисто выбритую щеку. Питер воспринял мой поступок как сигнал к действию.
Итак, история моих английских приключений подходила к концу. Через три дня я распрощалась со «своими» мужчинами на станции Площадь Воина. Питер и Джеймс, оба, намеревались доставить меня до Гатвика, но я отговорила и того, и другого, убедив, что прекрасно доберусь поездом, что не люблю долгих прощаний и лучше уехать быстро и сразу. Джеймс сообщил, что намерен передать бриллиантовую брошь королевской семье, дабы закрыть эту позорную страницу своей семьи и избавиться от вещи, приносящей невзгоды, хотя и надеется на хорошее вознаграждение. Обсудив этот вопрос, мы на какое-то время застряли на перроне в неловком молчании. Джеймс, распрощавшись, удалился, словно специально оставив меня с инспектором. Не знаю, догадывался ли он или нет, что я предпочла ему полицейского.
— Мне придется освоить компьютер, чтобы писать тебе письма, — сказал инспектор.
Я полагала, что он говорил мне именно «ты», как и я — ему, хотя в его родном языке вариантов «ты» и «вы» не было.
— Освоишь, Питер.
— Ты приедешь летом, и мы отправимся на Фэр-Айл. Увидишь, как там замечательно.
— Да, и мы успеем всё обдумать за эти месяцы, — сказала я.
До отправления оставались минуты. Поезд тронулся, едва я успела заскочить в вагон. Питер поднял руку в прощальном жесте.