Триктрак

— А её сын, Джеймс Монтгомери, он не здесь?

— Её сын Джеймс? Нет, здесь нет никакого Джеймса.

— Значит, вы не миссис Клей?

— Конечно, нет. Я — медсестра.

— Миссис Клей больна?

Она коротко улыбнулась, и это принесло мне какое-то облегчение.

— Эта болезнь называется старостью, — сообщила она, чуть помолчав.

— Так значит, вы — сиделка? — сообразила я.

— Да, сиделка, — повторила она, взглянув на меня с удивлением. — Вы… иностранка?

Как сложно, когда одни и те же слова имеют разные значения, зависящие от контекста. Впрочем, вопрос о моей национальной принадлежности был однозначен.

— Да, я из России. Я могу увидеть миссис Клей?

— Думаю, в этом нет смысла, — ответила сиделка.

— Но, может, я поговорю с вами?

Я повторила свое имя и полезла в сумку за паспортом, но она, что-то обдумав, вдруг кивнула и впустила меня в дом. Первое, на что я обратила внимание, войдя внутрь — резкий, душистый запах каких-то трав, словно где-то без устали работал ароматизатор.

— Проходите сюда, в гостиную, — сказала сиделка.

В гостиной аромат был еще сильнее, и не удивительно, потому что все стены небольшой комнаты были увешаны связками сухих трав, словно здесь был не жилой дом, а гомеопатическая аптека. В углу около завешенного веселенькими занавесями окна сидела в кресле старушка. Отчего-то, первое, что пришло на ум, когда я увидела ее — престарелая Офелия. Она взглянула на меня, точнее сквозь меня, словно не видела. Застыдившись своих нескладных мыслей, я оглянулась на сиделку.

— Да, это миссис Клей, она почти ничего не видит, — сказала та и, указав на монументально-столетний стул, добавила: — Присядьте сюда.

Я послушно села, чувствуя себя не просто неловко, но почти преступницей, бессовестно вторгшейся на чужую территорию. От запаха трав и смятения закружилась голова.

— Вы знаете, что у миссис Клей есть сын, Джеймс… Монтгомери? — спросила я.

— Вероятно, у леди и есть сын с таким именем, но я о нём ничего не знаю, — ответила сиделка, устроившись напротив на столь же древнем стуле.

— А… миссис Клей, её можно спросить?

— Думаю, она вряд ли поймет смысл вашего вопроса.

— Но она что-то говорила о своих детях? Люди… в таком состоянии много говорят. Наверное, есть какие-то фотографии…

Я замолчала, понимая, что захожу далеко. С какой стати посторонний человек, сиделка, станет рыться и показывать мне, ещё более постороннему человеку, семейные фотографии? Но я могла задать другой вопрос.

— Извините за… — тщетно попыталась вспомнить слово «назойливость», не слишком верно заменила его на «глупость», — но кто вас нанимал на работу? Не сама же миссис Клей?

— Разумеется, нет, я заменила её прежнюю сиделку.

Я кивнула, разглядывая комнату — казалось, что она находится вне реального мира: эти сухие букеты на стенах, старая мебель, хрупкая фигура слепой старухи, завернутой в шаль, как в кокон, сердитая сиделка — и всё это плавало в удушающем аромате трав.

— Пойду, извините меня, — я поднялась со стула, стараясь дышать пореже.

Настаивать и рассказывать о причинах, что привели меня сюда, не имело смысла. Джеймса здесь явно не было. Сиделка вскочила, внезапно проявив заинтересованность, видимо, все-таки сработал синдром английской вежливости.

— Зачем же вы приходили?

— Э-э-э… видите ли, я знакомая мистера Монтгомери, и мне сказали, что здесь живет его мать.

— О! — она помолчала, вздохнула и сказала:

— Выпейте чаю, сейчас я принесу. Посидите, пожалуйста.

Я не успела ни отказаться, ни согласиться, как сиделка с неожиданной для её тяжеловатой фигуры лёгкостью упорхнула из гостиной, оставив меня наедине с фарфоровой фигурой старухи. Я осторожно приблизилась к ней. Она смотрела перед собой и что-то шептала, чуть шевеля подкрашенными губами, сухие руки с длинными пальцами покоились на крупном узоре белой вязаной шали. Печальная картина увядания. Голос сиделки и звяканье посуды отвлекли от созерцания старости. Тонкие до полупрозрачности фарфоровые чашки на таких же блюдцах, украшенные картинками из старинной жизни — не чета разнокалиберным кружкам на кухне Джеймса — красовались на сервировочном столике, который сиделка вкатила в гостиную. Она разлила чай из столь же очаровательного чайника, предложила печенье, и я, размякнув от всей этой одурманивающей английскости, попробовала чай, оказавшийся терпким, мятно-горьковатым на вкус. После нескольких глотков стало легче, головокружение уменьшилось, я даже попробовала печенье.

— Вам нравится наш чай? — поинтересовалась сиделка. — Я завариваю его с травами…

По все видимости, она перечислила названия, но этих слов в моем запасе не было.

— Да, спасибо, очень вкусно. Это вы увлекаетесь травами?