Триктрак

У памятника Ломоносову Ася, увлечённая погоней, чуть не сбила с ног прохожего, это несколько охладило её пыл, но Смолич был уже в двух шагах, его полосатый шарф качался у неё перед глазами, словно капоте тореадора перед быком. Ася чуть умерила шаг, восстанавливая дыхание, а Смолич вдруг остановился, достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурил. Ася замерла на месте, прижав холодные ладони к разгоревшимся от спешки, солнца и волнения щекам. Сердце запрыгало по скверу и, закатившись под скамейку, притаилось там. О, нет! Лучше бы он не останавливался, а напротив, ускорил шаги, тогда она могла бы сдаться, бросить эту глупую затею, но теперь выбора не оставалось: либо пан, либо пропал. Она помаялась, тщетно поправляя растрёпанные ветром волосы — ну почему, почему не сделала стрижку? — обошла Смолича и встала перед ним, словно шагнула в открытый люк самолета. Он, невозможно красивый, курил, прищурившись от солнца, бросил на неё небрежный взгляд, затянулся и отшвырнул сигарету, ловко попав в треснутую гипсовую урну, стоящую возле скамейки.

— Извините… — промямлила Ася.

— Да? — спросил он, по лицу мелькнула тень недовольства — популярному актёру трудно не догадаться, по какому поводу к нему может обращаться девушка.

— Ге… Георгий Александрович, — выдавила из себя Ася. — Я, мне… вы…

— Он, она, они… — с усмешкой продолжил он, — Я спешу, девушка. Что вы хотели?

Он нахмурился, вглядываясь в её лицо.

«Неужели узнал?» — с ужасом подумала Ася.

— Извините, я просто хотела, хотела сказать… какой вы актер, и просто такой день, солнце, и я увидела вас и подумала, просто хотела сказать «спасибо» и… простите меня, — выпалила Ася, задохнувшись в конце фразы.

— И я пойду… — добавила она, — я ведь ещё и кофе на вас пролила. Простите…

От излишнего количества извинений на квадратный сантиметр речи ей стало совсем тошно. Он же, изогнув бровь, посмотрел на нее настороженно, словно ожидая, что сейчас она снова что-то прольет на него.

— Кофе? Какой кофе? А, вспомнил, в Ленсовета… Так, это, значит, были вы! Юная террористка! То-то смотрю, лицо ваше мне знакомо. Девушка, я благодарен вам, но преследовать меня не стоит.

— Я не преследую, нет, я случайно, хотела посмотреть афишу, и вдруг вы… — начала оправдываться Ася.

— Хорошо, верю, — нетерпеливо кивнул он. — Давайте, подпишу…

— Что? Ах, ой… — Ася засуетилась, открывая сумку, неловко, неуклюже роясь в ней, нашла ручку, вытащила конспект по разводным мостам, открыла на первой странице, где красовался набросок разведенного Дворцового — рисовала на лекции по памяти, — протянула Смоличу.

— Учитесь? Студентка? — спросил он. — Хороший рисунок.

— Да нет… то есть, учусь, а рисунок так себе, — пробормотала она.

— Поворачивайтесь спиной, — заявил он.

— Зачем? — удивилась она.

— А как я буду писать? Как вас зовут?

— Ася… Анастасия…

— Хорошее имя.

Она послушно повернулась и почувствовала на спине — тетрадь, а на затылке — его дыхание.

— Держите, и больше не приставайте на улице к мужчинам, красивая девушка Анастасия, — сказал Смолич, закончив с автографом.

Он сунул ей в руки тетрадь и ручку, и ушел в створ прекрасной улицы Росси. Михайло Васильевич Ломоносов смотрел на Асю укоризненно, словно повторял: «Больше не приставайте на улице к мужчинам». Столь же осуждающе смотрели и бронзовые деятели Государства Российского, окружившие толпой монументальную фигуру Екатерины Великой в сквере напротив Александринки, куда Ася добралась через четверть часа, задыхаясь от стыда и волнения. На Садовой села на трамвай и лишь в общаге открыла конспект по разводным мостам, где под эскизом Дворцового криво и размашисто было начертано:

Анастасии, девушке, проливающей кофе…

Смолич

Конечно же, Ася продемонстрировала душевный автограф подругам Лёльке и Валентине, страницу из тетради вырвала и спрятала в кожаную папку, где хранила свои девичьи реликвии: вырезки из статей, фотографию-открытку Смолича из серии «Актёры советского кино», переписанные от руки ещё в школе любимые стихи, в общем, всякий милый сердцу и фантазиям хлам.

Перед майскими праздниками институт и общага деловито гудели, готовясь солидарно отметить эти дни вместе с трудящимися всего мира. Куратор группы, флегматичный доцент Амвросий Григорьевич Казбич, специалист по мостовым фермам, сурово предупредил, что все студенты должны явиться первого мая на демонстрацию, дабы пройти стройными солидарными рядами по Невскому и Дворцовой мимо правительственной трибуны — вот уже несколько лет она, вкупе со строительными лесами, перекрывала фасад Зимнего дворца, став неотъемлемо-скучным инородным атрибутом царственной площади.

Поначалу первый день мая подкачал, небеса несолидарно пролились прохладным душем-дождем на головы, флаги, транспаранты, портреты членов Политбюро и букеты бумажных цветов, затем смилостивились, видимо, пристыженные своим аполитичным поведением, и распахнули окно, через которое по мокрым улицам и лицам пощёчинами ударили солнечные лучи, заиграли в стеклах домов, наполнили сырой воздух недолгой свежестью.