Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Пожалуй, именно в отношении к цветам в наибольшей мере высвечивается специфика той формы эстетизма, что присуща французскому декадансу. Дез Эссент со свойственной ему склонностью к искусственности поначалу предпочитает искусственные цветы из тафты, бумаги и бархата настоящим цветам. Но «после искусственных цветов, подражающих настоящим, он хотел натуральных цветов, похожих на поддельные». И его изощренный и отчасти извращенный вкус находит удовлетворение при созерцании ботанических «монстров», безобразных, чудовищных «шедевров подделки»: «Садовники выгружали все новые разновидности: одни производили впечатление искусственной кожи, изборожденной фальшивыми венами; а большая часть из них была как бы изъедена сифилисом и проказой, вытягивая синеватое мясо с узорчатыми лишаями; некоторые имели ярко-розовый цвет закрывающихся рубцов или темный оттенок образующихся струпьев… <…> И все-таки эти растения поразительны, сказал он себе; потом он окинул взглядом всю коллекцию — его цель была достигнута; ни одно растение не казалось реальным; материя, бумага, фарфор, металл, казалось, человек одолжил их природе для того, чтобы дать ей возможность создать своих монстров. Когда природа была не в состоянии подражать человеческому творению, она была принуждена имитировать внутренности животных, заимствовать живые краски их гниющих тел и пышные мерзости их гангрен». Вот уж, действительно, «цветы зла»! В этих подробнейших описаниях, предвосхищающих современные тенденции эстетизации безобразного (особенно в кино и фотографии), повышенный интерес к антиэстетичному, отвратительному (вспомним хотя бы концепцию трансгрессии Жоржа Батая или книгу Юлии Кристевой «Эссе об отвращении»), искусственность оборачивается болезненной извращенностью. Видя в садоводах-селекционерах «единственных настоящих художников», Дез Эссент с не меньшим энтузиазмом приветствует «искусственное изменение пола». Впрочем, по его убеждению, женская красота меркнет перед изобретенным человеком искусственными существами — ослепительными, великолепными, могущественными локомотивами Северной железной дороги.

Да и в живописи Дез Эссенту импонируют не только «Меланхолия» Дюрера и «Саломея» Моро, о которой Вы и Владимир Владимирович так проникновенно написали, но и серия «Религиозных гонений» Люкейна — «ужасающих картин, содержащих все муки, изобретенные безумием религий, гравюр, с которых вопило зрелище человеческих страданий, тел, поджариваемых на горящих угольях, черепов, обдираемых саблями, трепанируемых гвоздями и распиливаемых, внутренностей, вынутых из живота и наматываемых на катушки…» — и «Комедия смерти» Бредена — «невероятный пейзаж, состоящий из деревьев лесосеки, кустарников, принимающих формы демонов и привидений, покрытых птицами с крысиными головами, с хвостами в виде овощей, ползущих по земле, усеянной позвонками, ребрами, черепами…». От этих произведений, смердящих гарью, сочащихся кровью, полных воплями ужаса мороз подирал по коже и захватывал дыхание, однако Дез Эссент ценил их прежде всего как источник знаний о Средневековье. В том же духе размышлял Дез Эссент о средневековых шабашах и современных ему проявлениях сатанизма, когда Сатане приносят те молитвы, которые предназначены Богу, а католические заповеди «исполняют наоборот (курсив мой. — Н. М.), чтобы сильнее оскорбить Христа, совершая грехи именно те, которые Он проклял: осквернение религии и чувственные оргии».

В столь специфической атмосфере своего «убежища» наш эстет нередко впадал в прострацию, страдал от ночных кошмаров, чувствовал полный упадок физических и душевных сил. Однако порой и прилив энтузиазма, когда ему приходила в голову новая оригинальная идея по эстетизации интерьера. В этом плане одной из ключевых является история с черепахой, вобравшая в себя весь спектр эстетических установок Дез Эссента. Однажды в потайное окошечко он увидел господина, у которого вся грудь от шеи до пояса была покрыта огромным золотым щитом. Это был посыльный от ювелира, доставивший хозяину заказ — громадную черепаху. Первоначально он думал подчеркнуть ее темным панцирем, передвигающимся по восточному ковру с серебристыми отблесками, резкие контрасты желтого и лилового цветов шерстяной ткани. Но замысел не удался, цвет панциря только грязнил серебристый блеск ковра — с досады Дез Эссент принялся грызть ногти. И вдруг его осенило: нужно перевернуть задачу, заглушить тона ковра контрастом блестящего предмета. И он велел ювелиру покрыть панцирь черепахи золотом, инкрустировать его редкостными драгоценными камнями. И вот, наконец, изукрашенная ювелиром черепаха, светясь в полутьме, неподвижно лежит на ковре, лаская взор заказчика. Но почему же она не двигается, как то было задумано? Черепаха мертва. «Она не смогла вынести ослепительной роскоши, наложенной на нее, лучезарного облачения, в которое ее одели, драгоценных камней, которыми ей вымостили спину, как дароносицу». И экзотические растения тоже погибли. Гипертрофия искусственности оказалась нежизнеспособной.