Вообще куры, но особенно петухи, — желанные персонажи многих картин не только Генералича, но и других хорватских примитивистов, играющие в них явно какую-то таинственную роль. Вот, например, картина Генералича «Смерть Вириуса» (1959). Первый план картины занимает тело умершего земляка художника, лежащее на бескрайнем лугу в окружении зажженных свечей. А рядом с ним что-то беспечно клюет живописный петух. Скорбящие родственники, одинокий дом и голое дерево отнесены далеко на задний план. Луг и пустынный пейзаж в диссонансе с ярким пятном фантастического петуха создают ирреальную атмосферу в картине. В другой, тоже почти сюрреальной работе «Коровы под Эйфелевой башней» (1972) петух что-то возвещает всему миру с существенно погнутой Эйфелевой башни, перенесенной художником в пейзаж родной деревни.
Умелое владение специальной техникой письма по стеклу, выработка собственного художественного языка, в котором упрощенно-наивное, но предельно убедительное, вещное изображение предметов, людей, животных, пейзажа неуловимым образом превращается в выявление скрытых, но значимых, неописуемых словами аспектов изображаемых явлений — все это в комплексе придает работам Генералича особый дух презентности необычайных миров, который чем-то близок духу сюрреализма.
Коровы под Эйфелевой башней.
1972
Олени.
1959
Почти то же самое можно сказать о художественных мирах Мийо Ковачича и Ивана Веченая, хотя все они существенно отличаются друг от друга индивидуальным художественным видением, но объединены неким общим духом эсхатологической инобытийности. У Ковачича фантастически-сюрреалистический природный пейзаж, очень искусно и тщательно проработанный, сочетается с почти брейгелевскими персонажами крестьянского быта. Особенно ярко это проявилось в картинах «Рыбаки» (1972), «Половодье» (1972), «Сельский праздник» (197 -1973). И у Веченая удивительная фантастика визуальных образов перерастает в сюрреалистическое видение бытия как вечно длящегося прекрасного, но и чем-то пугающего события. Как и у Генералича, у него нередко фантастические птицы, голые деревья сочетаются с мирными, но инобытийными пейзажами пустынных деревушек («Петух», 1972). Особенно интересны в плане нашего подхода его работы на библейские темы «Иисус в Подравине» (1975) и «Моисей и Красное море» (1973).
Половодье.
1972
Рыбаки.
1972
В первой картине он помещает на ближнем плане справа распятого на дереве Иисуса и огромную сову, которая держит плат с отпечатавшимся на нем ликом Христа («Нерукотворный образ»). В небе над Распятием высветился фиолетовый крест. Под древом Распятия изображен не только традиционный череп Адама, но и черепа ветхозаветных праведников — один из них подписан именем Авеля. Режущую глаз неестественной цветовой гаммой сцену распятия отделяют от спокойного (вечного) дальнего, почти сюрреалистического пейзажа с безлюдной родной деревушкой художника натюрморт на столике и дорога, по которой волы неспешно тащат телегу с дровами. Управляющая ими крестьянка мирно дремлет на дровах, повернувшись спиной к Распятию с живым еще страдающим Иисусом, из тела которого хлещут потоки крови. Интересны рассуждения самого художника об этой картине: «Я распинаю Иисуса, как и описывается в Библии, но ставлю его там, где Он только и может стоять: там, где я живу, где живут мои родные и мои приятели. Для меня Иисус является человеком, который страдает вместе с нами и душевно, и телесно. Страдает крестьянин, страдает и Христос. То, что я пишу, не является точным религиозным пониманием Иисуса, человека и страданий человеческих, это связано с нашей повседневной жизнью. Это то, что происходит с любым человеком, когда он испытывает боль и страдание» (указ. ниже книга Томашевича, с. 56). Интересно, что дух картины, ее метафизический смысл, открывающийся современному зрителю, значительно глубже наивного, но предельно точного для крестьянского сознания авторского понимания.
Иисус в Подравине
Моисей и Красное море.
1973
Петух.
1972