Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Это касается и всяческих многомудрых говорений по поводу художественного творчества. Относительно красивых фраз, что дескать некий архетип (первообраз) сам себя выражает через художника или произведение искусства самосозидается и т. п., можно сказать только одно. Все это свидетельствует лишь о сложности и принципиальной вербальной неописуемости процесса художественного творчества. Поэтому каждый мыслитель и стремится, как может, «извертеться на пупе́», чтобы показать свою якобы осведомленность в этом. Никто не осведомлен. Здесь великая тайна и сила подлинного искусства. И никакая американская science туда влезть не может. Да и зачем? Какой смысл в который раз «поверять алгеброй гармонию», если эта гармония из более высоких сфер бытия, чем алгебра? Разные несоприкасающиеся и непересекающиеся уровни.

И что собственно поверять, если подлинное произведение искусства реализуется и обитает где-то в неописуемых сферах сознания эстетического субъекта только и исключительно в момент его личного эстетического восприятия конкретного произведения искусства? При следующих актах его же восприятия этого же произведения искусства будет нечто иное. Я имею в виду то, что эстетики-феноменологи Ингарден и Гартман называли эстетическим предметом (см. мое недавнее письмо о форме-содержании в искусстве № 370). Так вот этот эстетический предмет никакая нейробиология в принципе уловить не может. А он собственно и является по существу подлинным произведением искусства, зависящим в равной мере как от объекта (картины), так и от эстетического субъекта, ее созерцающего, = подлинного эстетического сотворца ее.

Авторов «Триалога» не может не порадовать фраза О. В. о том, что чем больше он думает о наших письмах, тем у него больше возникает вопросов. Это замечательно. Значит, наш текст будит мыслящее сознание к соразмышлению и диалогу. О чем еще мечтать подлинному мыслителю?

Более того, приведенными в письме данными из нейробиологии, сопряженной с элементами феноменологии, наш оппонент косвенно, а иногда и прямо подтверждает многие положения моей эстетики, только почему-то не движется из Москвы в Питер напрямую, а выбирает путь через Урал, Владивосток или Нью-Йорк. Ну, это кому как нравится путешествовать. Здесь я не указчик.

Не очень понятны рассуждения нашего оппонента о свободе/несвободе воли, о реальности или иллюзорности видимой действительности, о картине мира, о «реальном мире» как о «нейро-симуляции» и т. п. К чему они в нашем контексте? Эстетический опыт находится вне пространства всей этой мыслительной эквилибристики. Эстетическому субъекту совершенно неважно, что на самом деле представляет собой эстетический объект — некую физически данную реальность, художником созданную реальность или вообще творческую фантазию. Существенно, чтобы этот объект вызвал в его сознании эстетический предмет (Олег называет это «феноменальной картиной»), который реально и участвует в акте эстетического опыта.

Не это ли утверждает и Олег: «Но тогда то, что существует только в нашей феноменальной картине и ее осваивает, т. е. искусство (вне нашей феноменальной картины, например для собаки, это просто какой-то мусор или шум), приобретает гораздо более важный статус, не ниже реальности, а может, даже и выше реальности, так как на самом деле „реальность“ есть просто некая мифическая проекция, которую в принципе нельзя и доказать!»

Друг мой, моя эстетика только и поет о том, что искусство в ценностном отношении и эстетический опыт в целом значительно выше так называемой «реальности» (поэтому, кстати, и примитивный «фотореализм» уровня Шишкина или бытописателей XIX в. в живописи почти всех стран ниже высокого искусства известных мастеров Ренессанса или крупных художников от импрессионистов до Пикассо, Дали, Шагала, Миро). Неужели это непонятно из моего Эстетического Древа? Оно все об этом! Так что ты зря ломаешь копья и ломишься в открытую дверь. Она давно открыта и не только мной, естественно, но всей эстетической традицией последних столетий, начиная с Шеллинга и Канта, пожалуй.