Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Главная функция искусства, по Пеладану, — эстетическая, все иные функции — познавательная, коммуникативная, социальная и т. п. (реалистов он критикует, в том числе и за то, что их интересуют не живописные, а социальные аспекты: нельзя читать «Фауста» вперемешку с газетой) — не являются для него сущностными: «Цель искусства — красота, а не сиюминутная победа какой-либо партии, пусть и интеллектуальной»; в искусстве важен только результат, а не средства; «красота самодостаточна». Прекрасное в искусстве — путь к Богу («красота — это визуализация Бога», а оскорбление, унижение, умерщвление плоти есть безобразное. Подлинная эстетика зиждется, по его убеждению, на образцах покоя, мира, здоровья, а не физических страданий. Красота в искусстве призвана возвышать человека, пробуждать в нем чувство возвышенной любви, а систематическое воспроизведение или изображение аспектов, принижающих человека, отдаляет от любви. «Эстетическое чувство приобретается, развивается и поддерживается благодаря ненависти к посредственному, всеобщему, невзыскательному <…> Тот, кто не страдает от безобразного, не чувствует прекрасного». Художественный шедевр — это божественное чудо, сулящее спасение, осуществленный идеал. Бог прекрасен, а толпа генерирует безобразное, банальное. И тот, кто идет у нее на поводу (Пеладан имеет в виду реалистов и натуралистов), в эстетическом отношении нарушает заповедь «Не укради», уподобляется вору, похитившему прекрасное. Ведь духовные вещи любят духом, душевные — душой, и главное здесь — красота: «Произведения, не обращенные ни к духу, ни к душе, не имеют отношения к искусству, или весьма косвенное <…> Реализм — это аберрация». Погоня художника-реалиста за физическим сходством с натурой бесплодна: «От красоты как единственной сущности искусства его отделяет пропасть».

Красота, в том числе и красота прекрасных обнаженных тел — «самый целомудренный покров»; в этой связи Пеладан замечает, что на парижских витринах не найти античных статуй вперемешку с фотокарточками актрис — подобная безвкусица была в его время немыслима. Отличать же прекрасное от безобразного позволяет художественный вкус — одна из главных категорий пеладановской эстетики. В целях его воспитания нужно задавать вкусу строгие правила, вытекающие из непререкаемых эстетических догматов, формируемых каноническими произведениями искусства, иерархией его создателей. Они способствуют гигиене и профилактике чувств: «Эстетике обязательно нужно учить: без нее развиваются болезни вкуса: реализм, японщина, импрессионизм».

Пеладан намечает программу воспитания художественного вкуса, или «качественного развития художественных вибраций», заключающуюся в понимании «1) камерной музыки; 2) композиции картины; 3) ритма в музыке и живописи; 4) архитектоники; 5) поэтического образа; б) патетического выражения; 7) литературных символов; 8) соответствий физического и метафизического; 9) психологии; 10) чистой идеи».

При этом он отдает себе отчет в том, что воспитание вкуса не универсально. Каждый человек обладает тем или иным врожденным инстинктом, собственным типом чувствительности («не надо ждать тонкости от собаки, дразнить тигров».) Однако и инстинкт может быть направлен на прекрасное либо ничтожное, низменное.

Вместе стем переоценивать возможности воспитательного процесса в художественной сфере Пеладан вовсе не склонен. Воспитанию в руссоистском духе, носящему, по его мнению, искусственный характер, он противопоставляет возвышение человека как сверхъестественный акт. Аргументируя это, он подчеркивает, что в мистических практиках эстетическое восприятие не связано с возбуждением нервной системы извне, а зрительные и музыкальные образы могут возникать по внутреннему желанию, тем самым по существу имея в виду специфику интериорной эстетики, о которой столь убедительно писал В. В. в своей «Древнерусской эстетике».

Небезынтересно отметить парадоксальность ряда эстетических суждений Пеладана, антиномии его вкуса. Его влечет сочетание несочетаемого: ведь эстетическая доктрина Пеладана — символизм, а его художественный вкус тяготеет к классицистской нормативности. Так, в своей похвале Никола Буало он почитает его «метрономом вкуса», обусловившим совершенство Расина.

В эстетическом плане Пеладан противопоставляет идеализированный Восток Европе, делая исключение лишь для Италии и, скрепя сердце, Германии — исключительно благодаря Вагнеру. Париж же он считает эстетически неинтересным. Во Франции его одобрения заслуживает лишь ее деревенская ипостась, Париж он не жалует как поверхностный и лихорадочный, а провинцию именует «болотом с рептилиями».