Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Конечно, нейроузловая модель пока была экспериментально доказана только для простых геометрических форм и звуковых структур в музыке[177]. А как насчет сложнейших художественных форм, которые включают словесный символизм и вообще визуальное и словесное содержание? И как насчет таких художественных форм, которые, что очевидно, специфичны для различных культур? На самом деле содержание, сложность и культурная специфичность не изменяют общего принципа, а только модифицируют и расширяют параметры системы, или, заимствуя термин Лосева, «окружения», в котором данная художественная форма функционирует. Система или окружение в данном случае будет включать или более сложные элементы (такие, как символические смыслы) или культурно специфические элементы. Иными словами, нейроузловые системы индивида, воспринимающего визуальную или вербальную информацию, в дополнение к формальным элементам, также будут находиться под влиянием содержания, что приведет к вовлечению дополнительных уровней сложности: например, эмоциональная и интеллектуальная реакция на содержание, ассоциации или воспоминания. Однако независимо от того, насколько сложно и культурно-специфично данное окружение, принцип остается тем же самым: выживут и успешно разовьются такие художественные формы, которые естественным образом соответствуют параметрам, оптимальным (лосевская «адеквация»!) для успешного возбуждения системы.

Другое важное научное открытие, которое одновременно и подтверждает, что не только сознательные или волевые структуры могут быть самоформируемы, и позволяет нам представить более точно, как этот процесс происходит в сознании, — это экспериментально проверенная теория синхронизации в системах с обратной связью, например, описанная С. Строгатсом[178]. По этой экспериментально подтвержденной теории, любой объект, представляющий собой систему с обратной связью, которая может самовозбуждаться, т. е. позволяет элементам системы взаимно влиять друг на друга, при определенных условиях может самосинхронизироваться и таким образом самоупорядочиться и самосбалансироваться без присутствия волевого агента. Это объясняет в том числе феномен резонанса, или спонтанной синхронизации, даже неодушевленных предметов. Самосинхронизирующиеся системы, таким образом, являются самоорганизующимися, даже если не существует никакого разума, который управлял бы ими.

Художественную форму в лосевском понимании можно интерпретировать как раз как такую регулярную структуру, которая сама по себе появляется из самоорганизующейся системы с обратным возбуждением, с тем отличием, что в данном случае система эта будет невероятно сложна и будет возбуждаться более сложными структурами. Ясно, что человеческий мозг, и следовательно сознание, есть такая самоорганизующаяся система, которая основана на множестве уровней обратной связи. При определенных условиях, как было продемонстрировано нейроузловой моделью, т. е. когда форма определенной конфигурации присутствует в мозгу-сознании, такая форма будет «резонировать» с тонко настроенной нейроузловой сетью через посредство возбуждения, вызванного обратной связью, и таким образом приводить к эстетическому опыту. Художественная или высокоэстетическая форма — это некая идеальная форма, которая позволяет достичь оптимального состояния возбуждения, т. е. она действительно «адекватна» производимому ею эффекту. Таковая форма также в прямом смысле является самоформирующейся и самодостаточной, поскольку она появилась динамически (и можно даже сказать «диалектически») из самих характеристик сложной системы самовозбуждения с обратной связью. Она также «объективна», поскольку она имплицитно содержится в параметрах объективно и реально существующей системы. В случае художественной формы эта система включает не только человеческий мозг или сознание и не только неодушевленный физический объект, но и мозг-сознание, и «материю» произведения искусства (какой бы ни был носитель), которая в данный момент взаимодействует с мозгом-сознанием и является частью системы. Исходя из конфигурации системы, конкретная художественная форма самоформирует себя, давая себе бытие, и затем, если она действительно адекватна, т. е. действительно основана на гениальном произведении искусства, продолжает возбуждать нейроузловые сети многих поколений реципиентов.