Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Нельзя, конечно, игнорировать то обстоятельство, что в человеческой психике имеются пласты, в которых, как убедительно показал Юнг, проявляется действие «фактических „богов“», но и без особой на то нужды вряд ли стоит их тревожить. Мне кажется, что мы ощутили одновременно шевеление хаоса и предпочли пребывание на более твердой почве. В этом отношении показательно Ваше обращение к творчеству Сегантини, дающему в своем альпийском уединении надежное прибежище душе, смятенной от соприкосновения с мифическими существами.

«Бежит он, дикий и суровый, — И звуков и смятенья полн, — На берега пустынных волн, — В широкошумные дубровы…» Мы с Вами не «дикие» и не «суровые», но хорошо все же скрыться от стада шумно галопирующих кентавров, если не в «широкошумных дубровах» и не на берегах Индийского океана, то по крайней мере в тихих музейных залах или даже просто вызвать в памяти какую-нибудь близкую сердцу картину, например «Возращение на родину» («Rückkehr zur Heimat»). Теперь ее перевесили в просторный зал на первом (по немецкому счету) этаже ANG. Вы там эту картину и созерцали во время Вашего августовского посещения (увы, краткого) Берлина. Когда я работал над своим письмом о Сегантини, она находилась в тесноватом узком зале этажом ниже. В тесноте, да не в обиде. Создавался любопытный музейный «текст» («шифр»). Напротив «Возвращения» висели две картины Бекмана. Слева (рядом) «Сирены» де Кирико и чуть в отдалении три работы Франца фон Штука. Словом, был повод «сыграть на лире» и воспеть чарующие лабиринты европейского символизма.

Теперь «Возвращение» смотрится в несколько ином контексте. Своим колоритом — по врубелевски горящими лиловыми небесами — картина Сегантини резко контрастирует с вялыми (лишь в сравнении с ней) соседями: полотнами Ганса фон Маре и Ансельма Фейербаха и выглядит пестрой заплаткой на ветхой ткани. Зато возникает поучительный диалог, в который вступает «Возвращение» с бёклиновским «Островом мертвых». Судя по Вашему письму, Вы также прислушались к этой беседе. Впрочем, диалог ли? Действительно ли общаются между собой Сегантини и Бёклин? А может, они скорее всего поворачиваются друг к другу спиной и ставят реципиента перед выбором того или иного пути символизации?

Хорошо, что посредине этого зала стоит деревянная скамья (чрезмерно аскетически твердая; деньги экономят, скупердяи, не то, что венские диваны) и если, усевшись на ней, повернуться лицом к «Острову мертвых» и другим рядом висящим картинам Бёклина, то «Возвращение» оказывается за спиной реципиента, жаждущего вкусить метафизического покоя, и не тревожит его своим реализмом. Но что понимать под этим словом? Вот Вы пишете, что «Возвращение на родину» «можно прочитать в чисто реалистическом плане». Само композиционное решение этого произведения «свидетельствует скорее в пользу реалистического понимания». На первый взгляд тут и спорить не о чем. Реализм так реализм: гулял Сегантини по альпийским лугам, увидел телегу с гробом, влекомую понурой лошаденкой по грязной дороге, пришел домой и под впечатлением увиденного отмахал — не поленился — трехметровое полотно (161,5 × 299), которое изображает «просто подсмотренный эпизод из жизни», а то, что небо получилось какое-то странно лиловое и луна какая-то призрачная, так, извините, Сегантини не виноват, как увидел, так и написал, и нечего на него метафизических (или тем более — horribile dictu — теософско-эзотерических) собак вешать. Однако Вы признаете, что кое-какие детали намекают на «духовно-символический аспект визуального уровня». Значит, все же не чистый реализм, а реализм, включающий в себя и «духовно-символический аспект»? И с чем же такого зверя едят? И под какую эстетическую дефиницию его подвести? Обо всем на свете мы с Вами, дорогой друг, переговорили, а, вот почему-то о реализме молчок… Почему же? Очевидно, не случилось повода. Начинался как-то обмен царапками в связи с выставкой Левитана, но вскоре, увлеченные проблемами символизма и мифологии, мы пренебрегли сильно скомпрометированным словечком, но теперь — довольно неожиданно — представился повод уточнить: какой смысл(-ы) вкладываем мы (каждый по отдельности) в понятие реализма.

Для его прояснения я избрал самый простой путь. Подошел к книжной полке и выщипнул оттуда Вашу «Эстетику. Краткий курс». Прочел главку «1.3.4. Реализм». Но, увы, пришел в еще большую растерянность и смущение. Опять-таки, все верно, только как Ваше определение приложить к Сегантини? В главке «Реализм» вообще говорится по преимуществу о литературе, но ничего не сказано об изобразительном искусстве (не названо ни одного имени). Прекрасно понимаю, что в рамках учебника особенно не развернешься. Да и сама тема, надо полагать, находится где-то на краю Ваших научных интересов. Сам материал, конечно, Вам хорошо известен. Но как же быть с «реалистическим пониманием» картины Сегантини?