Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Аллегоризация — важнейший метод изобразительного искусства. Во многом он точнее определяет суть художественной образности, чем символизация. Символизация основана на принципе сочетания несочетаемого, что в полной мере осуществимо только в культе и магических ритуалах (включая алхимические), тогда как аллегоризация оставляет больше места для собственно художественной фантазии, не претендующей на онтологичность образа и его энергетическую насыщенность. Аллегория только подразумевает соотнесенность смыслов. Понятие аллегории имеет теперь дурную репутацию. Под ним разумеется рассудочная и произвольная соотнесенность образа с абстрактным понятием. Я же вкладываю в это слово несколько иной смысл. Четкое разделение символа и аллегории — достижение философской мысли сравнительно позднего времени. В патристике же оба понятия были синонимичны. Если заменить греческое слово русским переводом, то аллегория способна улучшить свою довольно подпорченную репутацию и вызвать больший интерес к своей особе. Превратившись в иносказание, аллегория превращается в одно из важнейших понятий, необходимых для уразумения природы изобразительного искусства. Нельзя, например, сказать, что каждый художественный образ (рассматриваю применимость этого понятия только к живописи) является аллегорией. Это звучало бы довольно-таки бессмысленно. Однако полагаю, что никто из любителей живописи не затруднится признать, что каждый образ (картина) отсылает реципиента еще к иным смыслам. Соответственно, в такой герменевтической перспективе сама природа образа представляется иносказательной. Возьму для примера картины Ван Гога, Гогена и Сезанна (выберите сами, какие захотите). Пейзаж Ван Гога выразителен. Он выражает некое душевное состояние. Пейзаж Гогена — символичен (символизм беру в его узком смысле, как течение во французском искусстве конца позапрошлого столетия). Пейзаж Сезанна и не выразителен, и не символичен. Тем более и не аллегоричен (если под аллегорией разуметь условное изображение абстрактных идей и понятий), но он — иносказателен, поскольку отсылает к иным, по сути невербализуемым художественным смыслам. Это-то и делает такое произведение художественным. Если картина не отсылает к иному, то она лишена признака художественности и является простой мазней. В то же время ясно, что иносказательность представляет собой нечто иное, чем символичность, хотя и входит с необходимостью в процесс символизации, но может существовать и самостоятельно.

На примере картины Курбе становится ясным, что иносказательность, с одной стороны, вполне совместима с реалистическим подходом к изображению природы и человека, с другой — допускает соотнесенность с мета-физическими смыслами. Последние опять-таки можно понимать двояко: либо как чисто объективно духовные, либо как субъективно духовные. Последний вариант и представлен «Ателье художника». Пространство и время на этой картине подчинены аллегоризирующей фантазии Курбе, желавшего создать своего рода изображение магического (не в оккультно-эзотерическом смысле, разумеется) театра, на сцене которого действуют как друзья и знакомые живописца, так и персонажи его картин. Пространство физическое (трехмерное) в то же время является проекцией пространства внутреннего. Эта двойственность смутила Делакруа, при всей дерзновенности собственных колористических интуиций, мыслившего еще в рамках традиционных представлений о пространственных построениях в живописи.

Теперь, выражаясь в духе Вознесенского, «дав кругаля через Яву с Суматрой», возвращаюсь к Сегантини. В свете предшествующих рассуждений могу сказать, что и «Возвращение на родину» художественно иносказательно. Мне кажется, что при таком понимании снимается вопрос: реалистична или символична эта картина, и герменевтическая процедура превращается в осмысление собственного экзистенциально эстетического опыта, в котором переживается соотнесенность образа с иными смыслами, как благополучно вербализуемыми, так и остающимися безглагольными в невыразимом сиянии лиловых сумерек…

Дорогой Виктор Васильевич, получил Ваше новое письмо о каноне, которое призывает меня не промедлить с ответом на него. Поэтому прерываю свои рассуждения об иносказательности, хотя имею еще многое сказать по этому поводу. Сама проблема «реализм-символизм» как-то стала мне представляться в новом свете. Хочу продолжить работу над этой темой и надеюсь, что и Вам она останется не безразличной. Но теперь, мне кажется, пришел благоприятный момент активизации нашей переписки и хочется более динамично реагировать на мысли своих друзей-собеседников.

С касталийским приветом из снежных пространств Ваш В. И.

264. В. Бычков

(01.04.13)

Дорогой Вл. Вл.,