Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Вернемся, однако, к микроуровню, хотя куда же там возвращаться? Этот уровень практически не поддается вербализации. Именно благодаря ему, созерцая иконы, мы переживаем состояния возвышенного парения и реального общения с самой Красотой (относительно большинства высококачественных икон мы в первую очередь внесознательно определяем их эстетическую значимость словом: прекрасно!), погружаемся в блаженное состояние, характеризующее высшие ступени эстетического опыта — эстетическое созерцание. О чем здесь еще говорить!

На сем откланиваюсь и взываю.

Ваш В. Б.

262. Н. Маньковская

(22.03.13)

Обложка книги:

8.6. Бычков. Русская средневековая эстетика. XI–XVII века.

М.: Мысль, 1992. — 637 с. с илл.

Дорогие друзья,

я рада, что В. В. поднял крайне интересную и практически не разработанную на эстетическом уровне тему канона. Не будучи специалистом в сфере канонических искусств, в отличие от обоих моих собеседников, я, конечно, не могу профессионально вторгаться в эту тему, но хочу только всячески поддержать инициативу ее развития в нашей переписке. Думаю, что к разговору мог бы подключиться и О. В. как специалист по западному средневековому искусству, где канон имел свои особенности, отличные от его проявлений в искусстве православного ареала. Этот разговор особенно актуален теперь, когда фактически только что вышли подряд два прекрасных в полиграфическом отношении издания фундаментальной книги В. В. «Древнерусская эстетика» (2011; 2012). (См. ил. к письму № 214.) В ней в отличие от давно ставшей букинистическим раритетом «Русской средневековой эстетики» (М.: Мысль, 1992), В. В. не только доработал материалы по собственно древнерусской эстетике, но и счел возможным включить большой раздел (фактически целую книгу) по византийской эстетике в качестве «истока и парадигмы» эстетического сознания древних русичей. Это сделало новую книгу еще более фундаментальной по сравнению с изданием конца прошлого столетия, так как теперь ярко и профессионально показано, на каком духовно и художественно мощном фундаменте возникла древнерусская эстетика. Да и просто стали более понятными многие идеи древнерусских мыслителей. Видно, на что они опираются и как интерпретируют византийский материал. Я с большим удовольствием и пользой для себя проштудировала эту книгу и регулярно включаю ее материал в свои лекции по эстетике во ВГИКе. В книге немало внимания уделено художественным языкам византийского и древнерусского искусства, которые сформировались в структуре развитого канонического сознания.

Никола Пуссен.

Триумф Нептуна и Амфитриты.

Ок. 1636.

Художественный музей. Филадельфия

Никола Пуссен.

Спасение младенца Моисея.

1638. Лувр.

Париж

Для темы эстетической значимости канона эта книга важна еще и тем, что дает, например, возможность проследить, как на основе одних и тех же иконографических схем в Византии и Древней Руси возникали существенно различные и притом высокохудожественные произведения.

Жан Огюст Доминик Энгр.

Большая одалиска.

1814.

Лувр. Париж

Жан Огюст Доминик Энгр.

Турецкая баня.

1862.

Лувр. Париж

Проблема канона в эстетике необходимо влечет за собой и тему нормативизации в искусстве, которая была значима уже в новоевропейском искусстве. Для итальянского Ренессанса своеобразной эстетической нормой было античное искусство, а для классицизма — художественные достижения Ренессанса. Классицизм, как известно, вообще пытался выявить и рационализировать эстетические нормы во всех видах искусства и в определенном смысле преуспел в некоторых его видах. Например, в театре и театральной эстетике. Да и в живописи мы знаем прекрасные образцы высокого классицистского искусства. Вспомним хотя бы некоторые полотна Пуссена, Энгра. Думаю, что вслед за темой эстетической значимости канона в искусстве можно было бы поговорить и о нормативизации, ее плюсах и минусах сточки зрения художественности.

Так что нам есть еще, о чем думать и писать.

Н. М.

О проблеме «реализм-символизм» в живописи

263. В. Иванов

(14–23.03.13)

Дорогой Виктор Васильевич,

уже неоднократно я замечал странное сходство наших душевных движений. Вот Вы пишете, что решили несколько передохнуть от мифологической тематики и перечитать старые письма. У меня тоже в феврале возникло желание заняться более спокойными проблемами, а не смущать Ваш покой намеками на мое близкое знакомство с нимфами и кентаврами. Бог знает, куда может завести анамнезис… Где-то в глубине души звучали тютчевские строки: «О, страшных песен сих не пой — Под ними хаос шевелится».