Три версты с гаком

— Один я не пью, а вот за компанию...

— Я тоже один ни-ни, — сказал Володя. — Нет инте­ресу.

— Ну так как? Зайдем?

Дребезжащая дверь на тугой пружине то и дело хло­пала: в магазин входили все новые и новые покупатели. И каждый прихватывал с собой изрядную порцию клубя­щегося паром холода.

— Я за папиросами... — заколебался Володя.

— У меня есть.

Они вышли из магазина. Метель повсюду намела суг­робы. От домов к калиткам тянулись неширокие, расчи­щенные от снега тропинки. У аптеки вымахал сугроб вро­вень с крышей. Небо поголубело. Заиндевелая водонапор­ная башня была окутана испариной. Холод отпустил, и снег под ногами уже не визжал так остервенело.

Дома Артем быстро приготовил закуску: открыл бан­ку шпрот, нарезал розоватого шпига, выставил банку ма­ринованных огурцов.

— Поджарить яичницу с салом? Володя не возражал.

В доме он не был таким самоуверенным, как обычно. Долго у порога обметал бурки, пошаркал подметками по половичку. Повесив на вешалку полушубок и шапку, до­стал из кармана расческу и завертел головой, разыскивая зеркало.

— Нет, понимаешь, — улыбнулся Артем, хлопоча у стола. — Не обжился еще как следует.

Володя пригнулся у стеклянного буфета, у которого всякий раз прихорашивалась Машенька, и стал водить расческой по курчавым светлым волосам. Потом подошел к картине, хотел было поднять холст, но, взглянув на хо­зяина, смутился и спросил:

— Можно поглядеть?

Артем кивнул. Володя долго смотрел на портрет, по­том восхищенно покачал головой: дескать, ну и ну! Ши­роко улыбнулся и с уважением посмотрел на Артема.

— Здорово похожа... Машка-то Кошкина!

Портрет Гаврилыча — он все еще был незакончен — Артем повернул к стене, и Володя, видевший это, ничего не сказал, но по лицу его скользнула тень.

— Это не Танин портрет,— сказал Артем, сообразив в чем дело. — Вот тут у меня есть наброски... — И про­тянул альбом.

Володя присел на скамейку у печки и, с осторожно­стью переворачивая листы, подолгу разглядывал каждый рисунок. Половина альбома была посвящена Тане, а поло­вина — Гаврилычу. Дойдя до него, Володя удивился:

— Гляди-ка, Васька! С топором, с рубанком... С соба­кой. Нашел кого рисовать!

— Ты его не знаешь, — сказал Артем.

— Ваську-то плотника? Да кто его не знает...

— Я хотел сказать, ты знаешь его лишь с одной сто­роны...

— Ваську-то? Да его с какой стороны ни поверни...

— Садись к столу... — пригласил Артем, доставая из буфета две рюмки.

Артем разлил в высокие граненые рюмки холодную водку, положил на хлеб огурец. На сковороде шипела и взбулькивала яичница.

— Вздрогнем? — сказал Артем, поднимая рюмку. То­стов произносить он не умел, да и Володя вряд ли удер­жался бы от смеха, если бы Артем вдруг торжественно и напыщенно произнес: «Я поднимаю эту рюмку за тебя, Володя Дмитриенко! За то, что ты оказался настоящим парнем и спас мне жизнь!»

Они выпили и поставили рюмки на стол. Закусив огурцом, стали тыкать вилками в черную сковороду.

— Как ты попал-то туда? — спросил Артем. — Ну, где я ткнулся башкой в дерево?

— Деда решил проведать... Мой дед-то, Григорий, лес­ник. От заводского поселка напрямки через лес пять ки­лометров всего и будет-то до его сторожки. Идти-то на лыжах можно через Потерянную рощу иль мимо Горбато­го карьера. Ну, я пошел через карьер. Тебя-то, может, и не заметил бы — прошел мимо, — да захотелось с горы разок скатиться. Сперва-то я лыжу внизу увидел. Ду­маю — бросил кто-нибудь. Бывает, сломается одна — другую тоже выкинут... Стал подниматься на гору-то, гля­жу, что-то чернеет в снегу, будто рукавица меховая... А это твоя борода торчит. Сначала думал, сыграл ты, па­рень, в ящик — голова в кровище, и волосы уж смерз­лись...

— Из-за какого-то проклятого сучка чуть было жизни не лишился, — сказал Артем.

— Интересно же бывает... — заулыбался Володя. — Сам вдребезги, а галошам хоть бы что... Это я про лыжи. Как в одном анекдоте...

— Про анекдот я слышал, — сказал Артем. — Ну а дальше?

— Дотащил до сторожки, потом за лыжами сходил, а там ты уже и очухался.

Выпили еще. Глаза у обоих заблестели. Яичница со сковородки исчезла, и они вычистили ее хлебным мя­кишем. Володя вдруг загрустил. Хмуро посмотрев на Ар­тема, сказал:

— Стравил, борода, ты хорошую девку... Где теперь она?

— Если бы я знал, — ответил Артем, которому тоже было невесело.

— Как не знаешь? — удивился Володя. — Она тебе ничего не сказала?

— И даже письма не написала. До сих пор.

— Выходит, стравил девку и бросил?

— Она меня бросила, — сказал Артем.

— Я готов был прибить тебя...

— Камнем в окно? — усмехнулся Артем.

— Что же ты не пожаловался милиционеру Юрке?

— Зачем?

— Дали бы мне пятнадцать суток...

— Не пойму я тебя, — сказал Артем, — то ты готов был прибить меня, то вот от верной смерти спас...

— Валяется человек на снегу без сознания... Так и бросить его там? Пускай замерзает? — удивился Воло­дя. — А ты бы разве прошел мимо?

— Не прошел бы.

— Так чего тогда спрашиваешь?

— Ладно, хватит об этом... Ну а ты как?

— Чего я?

— Ведь тоже ее любил?

Володя налил себе, чокнулся с рюмкой Артема, сто­явшей на столе, и выпил. Задумчиво поглядел на огу­рец, но закусывать не стал.