Три версты с гаком

Давно Артем не чувствовал себя так хорошо. В горо­де его последнее время одолевали совсем другие чувст­ва: усталость, опустошенность, утрата веры в себя. В та­кие дни хотелось напиться или уехать куда-нибудь. А ку­да-нибудь — это снова город, приятели, мимолетные зна­комства. А потом и оттуда хотелось поскорее уехать... Иногда, валяясь на неубранной гостиничной койке, да­леко-далеко от дома, он думал, что жизнь сыграла с ним злую шутку: почему до сих пор он не встретил девуш­ку, на которой смог бы жениться? Бывая в гостях у же­натых приятелей, Артем с горечью ловил себя на мыс­ли, что он завидует их семейной жизни, пускай даже ме­щанскому, уюту. Как это, наверное, здорово, когда кто-то заботится о тебе, ждет... И даже жалобы приятелей на жен, которые не дают им как следует выпить, пилят за это, казались ему детскими.

Дождь кончился, но еще долго слышалось шуршание капель в сенях, на чердаке. Артем перегнулся через пе­рила крыльца и увидел себя, будто в зеркале, в большой деревянной, переполненной водой бочке. Широколобый, чернобородый, в серых глазах живой блеск. Довольно живописная личность. Подмигнув своему изображению, он бросил в бочку подвернувшийся под руку камень: вода заволновалась, и изображение исчезло.

Бороду Артем отпустил два года назад, когда был с ихтиологами в длительной экспедиции в Хибинских го­рах. Тогда все мужчины, кроме начальника экспедиции, отпустили бороды. Портреты этих озерных бродяг, напи­санные Артемом, были опубликованы в журнале «Сме­на». Кто-то сказал, что борода идет Артему, но он не потому оставил ее.

 Во-первых, не нужно каждый день бриться, во-вторых, если раньше, над чем-нибудь заду­мываясь, он терзал свой многострадальный нос (как-то в детстве его перебили палкой в неравной драке), то те­перь накручивал на палец бороду, пощипывал усы.

За девушками он ухаживать не умел, тем не менее нравился многим, хотя сам искренне удивлялся этому. От него — рослого, крепко сколоченного — веяло силой. А в серых глазах, особенно когда он задумывался, появ­лялась несвойственная его мужественному облику неж­ность.

С крыши все реже срываются тяжелые капли. На край бочки приземлился воробей и, озорно погляды­вая на Артема, стал пить, смешно приседая на ногах-спичках. В огороде заквохтали куры. Отворилась дверь детсада, и высокая русоволосая воспитательница огляде­ла притихший, искрящийся дождевыми каплями двор, раздумывая: выводить на мокрую площадку свой выво­док или подождать, когда солнышко выглянет?..

Когда Артем заколачивал окна, он думал, что ночует здесь последнюю ночь, а утром вот взял и оторвал доски напрочь. Друзья его уже в Паланге, а что ему делать летом в Ленинграде? Можно пожить и в деревне, а там видно будет... Во всяком случае, дом продавать не сто­ит. Не так уж и далеко Смехово от Ленинграда — за полдня можно добраться. Поживет он здесь, попишет иа пленэре...

Да что и говорить, утром, выскакивая на росистую лужайку и видя солнце, слыша щебетанье птиц, пчели­ный гул, он чувствует себя счастливым. Каждый день приносит отличное настроение. Что еще человеку надо?

Решено, дом нужно ремонтировать. Жить в нем нельзя. Дом, как говорится, дошел до ручки.

Артем посоветовался с Кошкиным; тот долго чесал макушку, потом сказал, что подумает.

Плотники приходили, подолгу смотрели на старый дом, будто видели его впервые, справлялись о цене и, попросив закурить, уходили. Артем понемногу набав­лял цену. И теперь плотники не сразу уходили: сади­лись на бревна, курили, толковали о международном по­ложении, но окончательно договариваться не торопились. Все они в один голос заявляли, что работы предстоит много. По сути дела, нужно строить новый дом. На вся­кий случай Артем набросал на ватмане внушительный чертеж. Кроме двух комнат и кухни, запланировал на­верху мастерскую.

В конце концов Артем договорился о ремонте дома с разбитным мужиком по фамилии Паровозников. Тот пообещал привести бригаду плотников, и они в два сче­та соорудят ему избу. После молчаливых, осторожных мужиков, не спешащих дать своего согласия, Паровоз­ников произвел самое наилучшее впечатление. Сойдясь в цене, ударили по рукам, и Паровозников удалился, по­обещав в пятницу привести бригаду.

Но в пятницу снова весь день лил дождь.

4

В субботу наконец прибыла плотницкая бригада: пять молчаливых мужиков с топорами и ломами.

— Бригада «Ух!», — осклабился Серега Паровозни­ков, подрядчик. — Пьет за десятерых — работает за двух! — И тут же пояснил: — Это я для смеху...

Артем вежливо улыбнулся на эту грубоватую шутку. Мужики не улыбались. Они хмуро смотрели на дом и по­малкивали. Один из них, в замусоленном до блеска ват­нике, снял топор с плеча и решительно засунул за по­яс, как бы говоря этим: мол, не стоит и дела начинать. Другой плотник, в солдатских галифе и ситцевой ру­башке, осторожно постучал ломом по срубу.

— Раскатаешь ево, а потом, чего доброго, и не со­брать будя? — сказал он.

— Хибара гнилая, что и говорить, — согласился Се­рега.

— Овчинка выделки не стоит, — сказал плотник в га­лифе.