Три пары

Харвуд-хаус выделялся четко и ясно на фоне ночного неба, его окна были темными и закрыты ставнями. Гравий под ногами потрескивал и хрустел. Как будто кто-то шел рядом. В задней части дома было не закрытое ставнями окно кладовой, слишком маленькое, чтобы в него мог пролезть кто-либо, кроме ребенка. Ева перетащила садовую скамейку и встала на нее, чтобы заглянуть внутрь при свете фонарика на телефоне. Пустые полки стояли вдоль стен. На столе посреди комнаты были сложены различные предметы с картонными бирками или наклейками. Числа. Три утюга: два из тяжелого металла под номерами 127 и 128 и один розово-белый паровой утюг «Кенвуд» со шнуром, спиралью спускающимся к полу, под номером 126. Кувшины, керамика и эмалированная посуда со сколами. Серебряный молочник, номер 115. Коллекция деревянных ложек, связанных веревкой, для продажи вместе.

Она отошла от дома и сделала фотографию, но связь была на одну полоску, и фото не отправлялось. «Угадай где я?»

Ее телефон зазвонил, напугав ее. Конор. Его слова то появлялись, то исчезали. Он постоянно извинялся. Беатрис слишком больна. «Что?» – сказала она. Он же говорил, что это Фиа болен. Он ей лгал? Он не приедет сегодня ночью. Она села на скамейку и обдумала все, что он сказал. Она написала: «Приезжай завтра пораньше. Аукцион в 10. Еще не поздно?»

В полночь Конор проверил Фиа и Беатрис. Они оба спали в ее постели, борясь с лихорадкой, вытянувшись по краям, ноги и руки высунуты из-под одеяла. Он сел на пол, прислонившись спиной к кровати. Приходили сообщения от Евы. Беззвучные вспышки света на экране.

– Это твой отец? – спросила Беатрис. Она лежала на боку и наблюдала за ним, ее лицо освещалось светом его телефона.

– Нет. – Он думал, что она не видит, кто ему пишет.

– Ты с кем-то встречаешься? – прошептала она. – Только влюбленные звонят так поздно.

Он выключил телефон и позволил темноте сгуститься вокруг них. Вот и черта, которую нужно пересечь. Единственный способ избежать этого – солгать.

– Я должен был встретиться кое с кем сегодня вечером. – Он не был уверен, что принял решение, а не капитулировал.

– Это Ева?

Он молчал несколько минут, обдумывая, как ответить. Кровать затряслась. Он думал, что она плачет, но нет, она смеялась. Он был полностью дезориентирован.

– Беатрис? Что? Что такое?

– Надеюсь, ты знаешь, чего она хочет, потому что она сама не знает.

Конор беспокойно спал на диване Беатрис, пока вскоре, после 5 утра, Фиа не разбудил его, пожаловавшись, что хочет пить. Лихорадка прошла, и он запрыгал, как раньше. Они вместе смотрели мультфильмы: маленькое тельце мальчика свернулось у него под мышкой. Он просмотрел сообщения от Евы. Ночью они становились все более неистовыми, злыми и умоляющими. Что происходит? Почему он с ней не разговаривает? Он ее игнорирует? Единственное, что он действительно знал о том, чего хочет Ева, – это что она хочет быть с ним.

Его позвала Беатрис, и он вошел к ней, Фиа топтался позади. Она сидела на кровати. Розовое сияние рассвета наполнило комнату. Фиа нырнул в кровать рядом с ней.

– Тебе лучше? – спросила она Фиа. Его голова закивала вверх и вниз, прижимаясь к ее груди. Беатрис сказала Конору, что он может идти. Она тоже чувствовала себя лучше. Тщательно подбирая слова в присутствии Фиа, она сказала, что надеется, что ему еще не поздно присоединиться к подруге и его выходные не будут испорчены. Он наклонился, поцеловал Фиа, затем поцеловал Беатрис, прежде чем вспомнил, что они больше так не делают. Она поблагодарила его и выразила надежду, что он хорошо проведет выходные. Должно быть, его взгляд был полон скепсиса, потому что она добавила:

– Я серьезно. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Дверь квартиры медленно закрылась за ним. Слушая, как скрипит движущийся к нему лифт, все, чего он хотел, – это забраться в постель к Беатрис и Фиа и долго-долго спать. Но Ева ждала его, и он тоже жаждал ее увидеть. С Евой он вновь чувствовал себя собой, немного ранимым и неуверенным, но более устойчивым. С Евой он не повторил бы тех же ошибок. В отношении Беатрис он сомневался, что им осталось что спасать. Какую бы вину он ни возлагал на Беатрис, какую бы ярость он ни чувствовал, тот факт, что он стоит в холле этого многоквартирного дома со стенами цвета магнолии и синей ковровой плиткой, а его жена и сын – за закрытой дверью квартиры номер восемь, означал, что он полностью и окончательно потерпел неудачу.

Лифт приехал и уехал.