Три пары

Она пошла прочь вприпрыжку, стараясь сдержать булькающий внутри смех. На углу, когда она украдкой оглянулась, он все еще стоял у ворот и махал ей рукой. Ее телефон снова пискнул. Она подумала, что это Шэй, но это оказалась Беатрис: «Прости! Надеюсь, это было не срочно. Позвони мне. Целую, Б».

Ева уже не могла вспомнить, какой она выдумала повод для разговора.

Глава 22 «Джелли Тотс»

Каждый день Конор обещал себе, что успеет закончить утренний прием к обеденному перерыву в 13:00, и, за исключением редких снежных дней, когда пациенты отменяли свои визиты, он всегда терпел неудачу. Каждый прием длился пятнадцать минут. Он должен был отводить десять минут на осмотр, оставляя пять минут на то, чтобы сделать записи, привести в порядок операционную и справить нужду, если понадобится. Но самые страшные тайны часто раскрывались в последние минуты, порой когда пациент уже был на полпути к двери. Его не отпускала мысль об одном пациенте, который утопился, оставив жену и троих детей. Все, включая его самого, задавались вопросом: как же никто этого не предвидел? В более широком смысле это означало, что любой из его несчастных пациентов мог сделать то же самое. Секретарь звонила, чтобы поторопить его, а он ее игнорировал.

Разговор с Евой занимал его еще несколько дней. Он беспокоился за нее: не мог решить, была это депрессия или логичная реакция на мир, в котором они жили. Плюс еще бремя чувства, что нельзя жаловаться, когда у многих дела обстоят намного хуже. Вечеринка окончена, говорили все. Они усвоили, что, если не быть внимательными и прятать голову в песок, кто-нибудь явится и заберет все, что им важно. А порой этот кто-то являлся, даже когда они были внимательны. Никто не уйдет живым. Он засмеялся, хотя это было не смешно.

Позвонил Дермот и попросил Конора зайти к матери по дороге с работы домой. День был долгим, и Конор ужасно устал, но отец настаивал. Произошел несчастный случай, и Молли обожглась. Он осмотрит ее?

По вечерам дом престарелых выглядел как большой комфортабельный семейный дом: двухэтажный блок из отдельных комнат, скромно тянувшихся до задней двери. Конор позвонил, и его впустила молодая медсестра-полька. Он поприветствовал ее на польском: «Dobry wieczór», и спросил, как ее зовут. Ему всегда нравились удивленные взгляды в ответ. Ее звали Лена. Когда он произнес имя Молли, она попросила подождать в холле.

Мимо него двинулся парад инвалидных колясок, ходунков и шаркающих тапочек. Сотрудники убирались после чая и укладывали жильцов спать: плохое время для посещения. Он им мешал. Он мял пачку драже «Джелли Тотс» в кармане. В первые смутные дни после прибытия Молли в дом престарелых Дермот давал ей сладости одну за другой, чтобы привлекать ее внимание и удерживать на месте. Конор остановился по дороге, чтобы что-нибудь купить, опасаясь, что не сможет ничем удержать мать рядом.

Джеральдин, управляющая, поприветствовала его. Старше пятидесяти, дружелюбная и расторопная, она была одета в пластиковый фартук. «С Молли все в порядке, беспокоиться не о чем», – сказала она ему. Конор ощетинился: он не любил, когда ему говорили, что чувствовать. Ранее днем, как она объяснила, Молли опрокинула чашку чая себе на колени и обожгла бедра. Они обработали место ожога и дали ей обезболивающее. Кажется, ей не больно. Все, что транслировала Джеральдин, было разумным. Он предполагал, что какой-нибудь несчастный случай неизбежен, и лечение было правильным. Молли в своей комнате. Джеральдин сопроводит его, если он захочет ее осмотреть. Он не мог поверить, что она посчитала нужным об этом спросить.

– Да, – сказал он, – хочу.

Его мать лежала на кровати, одетая в ночную рубашку и тапочки, и смотрела телевизор. Шли новости. Ее руки складывали и расправляли подол ночной рубашки.

– Конор здесь, Молли. Ваш сын, Конор, – объявила Джеральдин.

Всегда был момент неуверенности, прежде чем она узнавала его и улыбалась. Он поцеловал ее в щеку и почувствовал, как его кольнули усики. Она пахла иначе. Стиральным порошком или мылом, или и тем и другим. Это сбивало с толку. Прошел почти месяц, с тех пор как он в последний раз ее навещал. Всегда находилось оправдание, но он знал, что избегает ее. Это было иррационально, но он не мог избавиться от тревоги каждый раз, когда она поворачивала к нему пустое лицо. Однажды наступит день, когда он станет для нее никем.

– Как ты, мам? Я слышал, с тобой произошел несчастный случай?

– Нет? Я так не думаю. Со мной?

– Могу взглянуть?

– На что? – Она отстранилась.

– Я хочу осмотреть твою ногу, ты пролила на себя чашку чая. – Она выглядела такой растерянной, что он задался вопросом, точно ли ему сказали правду. Но затем она осторожно похлопала себя по бедру.

– Ужасно болит.

Конор приподнял подол ее ночной рубашки. Она оттолкнула его руки:

– А ну-ка не лезь сюда.

– Просто взгляну, мам.