Три мушкетера. Том второй

 Однажды, снѣдаемый смертельной скукой, не надѣясь болѣе на переговоры съ городомъ, не имѣя извѣстій изъ Англіи, кардиналъ выѣхалъ, не имѣя другой цѣли, какъ только проѣхаться, въ сопровожденіи Каюзака и ла-Гудьера, и, погруженный въ мечты, глубина которыхъ равнялась глубинѣ океана, онъ ѣхалъ тихимъ шагомъ вдоль низкаго песчанаго берега; поднявшись на одинъ холмъ, онъ увидѣлъ съ вершины его за плетнемъ лежавшихъ на пескѣ и грѣвшихся подъ лучами солнца, рѣдко показывающагося въ это время года, семь человѣкъ, окруженныхъ пустыми бутылками.

 Четверо изъ нихъ были наши мушкетеры, приготовившіеся слушать чтеніе письма, только что полученнаго однимъ изъ нихъ. Это письмо было настолько важно, что изъ-за него оставили карты и кости, лежавшія на барабанѣ.

 Трое другихъ были заняты раскупоркой большой плетеной бутылки съ колліурскимъ виномъ; это были слуги тѣхъ господъ. Кардиналъ, какъ мы уже сказали, былъ въ мрачномъ настроеніи духа, а когда онъ бывалъ въ такомъ настроеніи, ничто такъ не увеличивало его, какъ веселіе другихъ. Къ тому же у него было странное предубѣжденіе всегда воображать, что причиной веселія другихъ было именно то, что его печалило. Сдѣлавъ ла-Гудьеру и Каюзаку знакъ остановиться, онъ сошелъ съ лошади и подошелъ къ этимъ подозрительнымъ весельчакамъ, надѣясь на то, что, ступая по песку, заглушавшему его шаги, и подъ защитой плетня, ему удастся подслушать нѣсколько словъ изъ ихъ разговора, казавшагося ему такимъ интереснымъ; на разстояніи десяти шаговъ отъ плетня онъ узналъ говоръ гасконца, и такъ какъ онъ уже зналъ, что это были мушкетеры, то не сомнѣвался болѣе, что трое другихъ были именно тѣ, которыхъ называли неразлучками, то-есть Атосъ, Портосъ и Арамисъ.

 Можно судить, насколько его желаніе разслышать разговоръ усилилось отъ этого открытія; его глаза приняли странное выраженіе, и кошачьимъ шагомъ онъ подкрался къ плетню. Но ему не удалось еще схватить ни одного слова, кромѣ отрывистыхъ звуковъ, безъ всякаго опредѣленнаго смысла, какъ вдругъ громкій, короткій крикъ заставилъ его вздрогнуть и въ то же время привлекъ вниманіе мушкетеровъ.

 -- Офицеръ! вскричалъ Гримо.

 -- Ты, кажется, заговорилъ, дуракъ, разсердился Атосъ, приподнимаясь на локтѣ и устремляя на Гримо сверкающій взоръ.

 Гримо не прибавилъ больше ни слова, а протянулъ только указательный палецъ по направленію къ плетню, выдавая этимъ жестомъ кардинала и его свиту.

 Въ одинъ прыжокъ мушкетеры очутились на ногахъ и почтительно поклонились.

 Кардиналъ, казалось, былъ страшно взбѣшенъ.

 -- Кажется, господа мушкетеры приказываютъ караулить себя! замѣтилъ онъ -- Не опасаются ли они, что англичане придутъ сухимъ путемъ, или мушкетеры считаютъ себя старшими офицерами?

 -- Монсиньоръ, отвѣчалъ Атосъ, единственный среди всеобщаго смятенія сохранившій то спокойствіе и хладнокровіе настоящаго вельможи, которое его никогда не покидало,-- монсиньоръ, мушкетеры, когда они не на службѣ или когда ихъ служба окончена, пьютъ и играютъ въ кости, и они, не подлежитъ сомнѣнію, офицеры высшаго ранга для своихъ слугъ.

 -- Слуги! проворчалъ кардиналъ,-- слуги, которымъ отданъ приказъ предупреждать своихъ господъ, когда кто-нибудь идетъ, это ужъ не слуги, а часовые.

 -- Ваше высокопреосвященство видите сами, что если бы мы не приняли этой предосторожности, мы могли бы пропустить случай засвидѣтельствовать вамъ наше почтеніе и принести вамъ нашу благодарность за оказанную намъ милость, соединившую насъ всѣхъ вмѣстѣ. Д'Артаньянъ, продолжалъ Атосъ,-- вы сейчасъ только говорили о вашемъ желаніи найти случай выразить признательность монсиньору: случай явился, пользуйтесь же имъ.

 Эти слова были произнесены съ невозмутимымъ хладнокровіемъ, отличавшимъ Атоса въ минуты опасности, и эта крайняя вѣжливость и изысканность манеръ дѣлала его въ нѣкоторыя минуты болѣе величественнымъ королемъ, чѣмъ иногда бываетъ прирожденный король.

 Д'Артаньянъ приблизился и пробормоталъ нѣсколько словъ благодарности, которыя быстро замерли подъ суровымъ взглядомъ кардинала.

 -- Все равно, господа, продолжалъ кардиналъ, нисколько, повидимому, не отступая отъ своего прежняго намѣренія и игнорируя тотъ вопросъ, котораго коснулся Атосъ,-- все равно, господа, я не люблю, чтобы простые солдаты, потому только, что они имѣютъ преимущество служить въ привилегированномъ полку, разыгрывали изъ себя важныхъ вельможъ: дисциплина какъ для нихъ, такъ и для другихъ одна и та же.

 Атосъ предоставилъ кардиналу окончить фразу и, поклонившись въ знакъ согласія, отвѣтилъ:

 -- Надѣюсь, монсиньоръ, что дисциплина нисколько не была нами нарушена. Мы не на службѣ, и думали, что, будучи не на службѣ, мы можемъ располагать своимъ временемъ, какъ намъ заблагоразсудится. Если мы будемъ настолько осчастливлены, что наше высокопреосвященство дастъ намъ какое-нибудь особенное приказаніе -- мы готовы повиноваться. Вы, монсиньоръ, сами видите, продолжалъ Атосъ, нахмуривая брови, такъ какъ этотъ допросъ начиналъ выводить его изъ терпѣнія,-- что для того, чтобы быть наготовѣ при малѣйшей тревогѣ, мы захватили съ собой оружіе.