Три мушкетера. Том второй

 Четыре друга въ продолженіе всего времени въ отсутствіи двухъ гонцовъ, понятно, болѣе чѣмъ когда-нибудь были насторожѣ и держали ухо востро. Они проводили цѣлые дни, подслушивая, что говорится кругомъ, слѣдя за дѣйствіями кардинала и разспрашивая пріѣзжавшихъ гонцовъ. Много разъ ими невольно овладѣвала дрожь, когда, случалось, ихъ неожиданно требовали ло какимъ-нибудь служебнымъ дѣламъ. Къ тому же они должны были внимательно слѣдить и за своей личной безопасностью: милэди была привидѣніемъ, и разъ она являлась къ кому-нибудь, то ужъ не давала тому больше спокойно спать. Утромъ восьмого дня Базенъ, благодушный какъ всегда и, по своему обыкновенію, улыбающійся, вошелъ въ залу гостиницы Парпильо въ то время, какъ четыре друга собирались завтракать, и сказалъ, какъ было условлено:

 -- Г. Арамисъ, вотъ отвѣтъ вашей кузины.

 Четыре друга радостно переглянулись между собою: половина дѣла было уже сдѣлана; правда, что эта половина была болѣе легшія и требовала меньше времени.

 Арамисъ, невольно покраснѣвъ, взялъ письмо, написанное грубымъ почеркомъ, съ орѳографическими ошибками.

 -- Боже мой! вскричалъ онъ, засмѣявшись,-- я положительно прихожу въ отчаяніе: эта бѣдная Мишонъ никогда не научится писать, какъ Вуатюръ.

 -- Кто это бѣдная Мишонъ? спросилъ швейцарецъ, разговаривавшій съ друзьями въ ту минуту, какъ пришло письмо.

 -- О, мой Боже! Менѣе чѣмъ никто, сказалъ Арамисъ:-- маленькая, очаровательная прачка, которую я очень любилъ и которую я просилъ написать мнѣ на память нѣсколько строкъ.

 -- Если она, сказалъ швейцарецъ,-- настолько же знатная, насколько крупенъ ея почеркъ, то вы очень счастливы, товарищъ.

 Арамисъ прочиталъ письмо и передалъ его Атосу:

 -- Посмотрите-ка, Атосъ, что она пишетъ.

 Атосъ бѣглымъ взглядомъ пробѣжалъ содержаніе, чтобы уничтожить всякія могущія возникнуть подозрѣнія, прочелъ вслухъ:

 "Мой кузенъ, моя сестра и я умѣемъ очень хорошо разгадывать сны и мы очень боимся ихъ, но про вашъ можно, надѣюсь, сказать только: всякій сонъ есть ложь. Прощайте, будьте здоровы и отъ времени до времени давайте знать о себѣ.

Аглая Мишонъ".

 -- А о какомъ снѣ пишетъ она? спросилъ драгунъ подошедшій во время чтенія письма.

 -- Да, о какомъ снѣ? спросилъ швейцарецъ.

 -- Эхъ, чортъ возьми! отвѣчалъ Арамисъ,-- да очень просто: о снѣ, который я видѣлъ и разсказалъ ей.

 -- О, конечно, Боже мой, совершенно естественно разсказать свой сонъ, но у меня никогда не бываетъ сновъ.

 -- Вы очень счастливы, замѣтилъ Атосъ, вставая,-- и я очень желалъ бы имѣть возможность сказать то же, что и вы.

 -- Никогда! повторилъ швейцарецъ въ восторгѣ отъ того, что такой человѣкъ, какъ Атосъ, хоть въ этомъ позавидовалъ ему,-- никогда, никогда!

 Д'Артаньянъ, увидѣвъ, что Атосъ всталъ, послѣдовалъ его примѣру, взялъ его подъ руку и вышелъ. Портосъ и Арамисъ остались отвѣчать на шутки и болтовню драгуна и швейцарца.

 Базенъ отправился, чтобы прилечь на кучу соломы, и такъ какъ его воображеніе было гораздо живѣе, чѣмъ у швейцарца, то ему и приснился сонъ, что Арамисъ, сдѣлавшись папой, возлагаетъ на него кардинальскую шапку.

 Но Базенъ своимъ счастливымъ возвращеніемъ снялъ только часть безпокойства, тяготившаго четырехъ друзей. Дни ожиданій тянутся долго, и въ особенности это чувствовалъ д'Артаньянъ, который побился бы объ закладъ, что теперь каждыя сутки имѣютъ сорокъ восемь часовъ. Онъ забывалъ о медленности водяного сообщенія и преувеличивалъ могущество милэди. Онъ думалъ, что у этой женщины, казавшейся ему демономъ, такіе же сверхъестественные помощники, какъ и она сама; при малѣйшемъ шумѣ онъ воображалъ, что его хотятъ арестовать, или ведутъ Плянше на очную ставку съ нимъ и его друзьями. И даже болѣе того: когда-то большая увѣренность его въ вѣрности пикардійца съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе уменьшалась. Его безпокойство стало настолько велико, что оно сообщилось даже Портосу и Арамису. Одинъ только Атосъ попрежнему сохранялъ хладнокровіе, точно кругомъ его не было ни малѣйшей опасности и ничто не нарушало обычнаго порядка вещей. На шестнадцатый день, въ особенности, признаки этого безпокойства были настолько замѣтны у д'Артаньяна и его двухъ друзей, что они не могли оставаться на мѣстѣ и блуждали точно тѣни по дорогѣ, по которой долженъ былъ вернуться Плянше.

 -- Право, говорилъ имъ Атосъ:-- вы не мужчины, а дѣти, разъ какая-то женщина можетъ навести на васъ такой страхъ. И чего вы въ сущности боитесь? Что васъ посадятъ въ тюрьму? Если бы это и случилось, насъ освободятъ оттуда: вѣдь освободили же г-жу Бонасье. Боитесь, что отрубятъ голову? Но каждый день въ траншеяхъ мы съ самымъ веселымъ видомъ подвергаемся гораздо большей опасности, потому что пуля можетъ раздробить ногу, и я увѣренъ, что хирургъ заставитъ насъ страдать гораздо болѣе, отрѣзая ногу, чѣмъ палачъ, отрубая голову. Ждите же спокойно: черезъ два часа, черезъ четыре, черезъ шесть или позже, Плянше будетъ здѣсь; онъ обѣщалъ быть, и я очень довѣряю обѣщаніямъ Плянше, который кажется мнѣ очень порядочнымъ и храбрымъ малымъ.

 -- Однако, если онъ не пріѣдетъ? сказалъ д'Артаньянъ.