-- Да, отвѣчала Анна,-- но вы знаете, какъ и зачѣмъ я вижусь съ вами: нечувствительный ко всѣмъ моимъ страданіямъ, вы упорно остаетесь въ городѣ, рискуете нашей жизнью и заставляете рисковать меня моимъ счастіемъ; я согласилась увидѣться съ вами для того, чтобы сказать вамъ, что насъ все раздѣляетъ: глубина моря, вражда королевствъ, святость клятвъ. Было бы святотатствомъ бороться противъ столькихъ препятствій, милордъ. Я вижусь съ вами, наконецъ, для того, чтобы сказать вамъ, что мы не должны съ вами больше видѣться.
-- Говорите, говорите, королева, сказалъ Букингамъ,-- пріятность вашего голоса смягчаетъ суровость вашихъ словъ. Вы говорите о святотатствѣ, но святотатство именно въ разлукѣ двухъ сердцъ, созданныхъ Богомъ одинъ для другого!
-- Милордъ, вскричала королева,-- вы забываете, что я никогда не говорила, что люблю васъ!
-- Но зато вы также никогда не говорили, что не любите меня, и, право, если бы вы сказали это, подобныя слова со стороны вашего величества были бы большой неблагодарностью, потому что, скажите мнѣ, гдѣ можно найти любовь, подобную моей, любовь, которую ни время, ни разлука, ни отчаяніе не могутъ потушить; любовь, которая довольствуется оброненной ленточкой, брошеннымъ взглядомъ, нечаянно вырвавшимся словомъ?
"Три года уже прошло съ тѣхъ поръ, какъ я увидѣлъ васъ, королева, въ первый разъ, три года протекло, такимъ образомъ, съ тѣхъ поръ, какъ я люблю васъ.
"Хотите, чтобъ я разсказалъ вамъ, какъ вы были одѣты въ тотъ первый разъ, когда я увидѣлъ васъ? хотите, я разскажу вамъ малѣйшую подробность украшеній вашего туалета? Слушайте, я точно теперь еще вижу васъ: вы сидѣли на подушкѣ, по-испанскому обычаю; на васъ было зеленое атласное платье, вышитое золотомъ и серебромъ, съ длинными ниспадающими рукавами, прикрѣпленными на вашихъ прекрасныхъ, восхитительныхъ рукахъ огромными брильянтами; на васъ были высокія брыжжи, на головѣ маленькій чепчикъ подъ цвѣтъ вашего платья, а на чепчикѣ -- перышко цапли. О, слушайте, слушайте! Я закрываю глаза и вижу васъ такою, какою вы тогда были; если я ихъ открываю, я вижу васъ такой, каковы вы теперь, то есть во 100 разъ еще прекраснѣе!
-- Какое сумасшествіе, какое безуміе, прошептала Анна Австрійская, не имѣвшая мужества разсердиться на герцога за то, что онъ такъ хорошо сохранилъ въ сердцѣ ея портреты -- какое безуміе поддерживать безполезную страсть подобными воспоминаніями!
-- Но чѣмъ же хотите вы, чтобъ я жилъ! У меня нѣтъ ничего, кромѣ воспоминаній: это мое счастіе, мое сокровище, моя надежда. Каждый разъ, что я васъ вижу, однимъ брильянтомъ прибавляется больше въ ларчикѣ моего сердца: это будетъ четвертый брильянтъ, что вы роняете, а я поднимаю, потому что въ три года, королева, я васъ видѣлъ всего четыре раза: первый разъ, который я вамт, только что описалъ, второй -- у г-жи де-Шеврезъ. третій -- въ Амьенскихъ садахъ.
-- Герцогъ, сказала королева, краснѣя,-- не напоминайте объ этомъ вечерѣ!
-- О, напротивъ, королева, будемте, будемте говорить о немъ: это одинъ изъ счастливѣйшихъ вечеровъ моей жизни. Помните, какая была прекрасная ночь! Какой былъ теплый, благоуханный воздухъ! Какое было голубое небо, все усѣянное звѣздами!
"Ахъ, тотъ разъ, королева, я могъ быть съ вами наединѣ хоть одну минуту, тотъ разъ вы готовы были мнѣ все сказать, все довѣрить -- одиночество вашей жизни, печали вашего сердца. Вы опирались на мою руку, вотъ на эту. Я чувствовалъ, наклоняя голову въ вашу сторону, какъ ваши прекрасные волосы касались моего лица, и при каждомъ прикосновеніи я дрожалъ съ головы до ногъ. О, королева, королева, вы не знаете, сколько небеснаго блаженства, райской радости заключаетъ въ себѣ подобная минута! Слушайте: всѣ мои богатства, все состояніе, мою славу, всѣ дни, которые остается мнѣ жить,-- я пожертвую всѣмъ за подобную минуту, за подобную ночь, потому что въ эту ночь, королева, въ эту ночь, клянусь вамъ, вы любили меня!
-- Милордъ, возможно, что вліяніе мѣстности, очарованіе этого чуднаго вечера, обаяніе вашего взгляда, однимъ словомъ, тысячи этихъ мелкихъ случайностей, соединяющихся иногда для того, чтобы погубить женщину, столпились около меня въ этотъ роковой вечеръ; но вы видѣли, милордъ, королева пришла на помощь женщинѣ, силы которой слабѣли: при первомъ словѣ, которое вы осмѣлились сказать мнѣ, при первой дерзости, на которую нужно было отвѣтить, я позвала.
-- О, да, да, это правда, и другая любовь не устояла бы противъ такого испытанія, но моя любовь стала отъ этого еще пламеннѣе, еще безпредѣльнѣе. Вы думали уйти отъ меня, вернувшись въ Парижъ, вы думали, что я не посмѣю оставить сокровище, которое мой государь довѣрилъ мнѣ и поручилъ моему присмотру. Ахъ, что мнѣ за дѣло до всѣхъ сокровищъ въ мірѣ, что для меня значатъ всѣ земные короли! Восемь дней спустя я вернулся, королева. Въ этотъ разъ вамъ нечего было мнѣ сказать, я рисковалъ милостью короля, моею жизнью, чтобы видѣть васъ одну секунду; я даже не дотронулся до вашей руки, и вы простили меня, видя меня такимъ покорнымъ, такимъ раскаявшимся.