Будто народ провожали на курорт в Анапу, а не в холодные края на выселки. Курорт, ну конечно! А мы, значит, врачи-терапевты, которые выписывают путевки. Я нервно усмехнулся. Обстановка сжимала меня, как тисками. И, главное, я волновался, найдут ли нам нашего человека.
Музыка смокла, и из динамиков прозвучало громогласное повеление, будто сама судьба взяла микрофон:
– Стройся! По вагонам! За побег – по всей строгости!
И толпа пришла в движение. Я огляделся. Все наши помощники куда-то рассосались.
– Что за ерунда? – произнес я. – А наш где?
И напрягся, ожидая какую-то очередную гнусность, которые сыпались как из рога изобилия. Неужели коллеги так внаглую решили нас проигнорировать?
Тут со стороны эшелона появились двое уже знакомых нам сотрудников ОГПУ. Они толкали в спину мужичка небольшого роста, демонстративно бедно одетого, хотя по движениям, по манере носить одежду было заметно, что привык тот к другим нарядам и сейчас активно прибедняется.
– Спецпереселенец Федор Игнатьевич Ведерников доставлен! – отрапортовал сотрудник ОГПУ.
– Мы его забираем, – проинформировал я.
– Только распишитесь за него. – Из командирской сумки на боку сотрудник извлек бланк. – И укажите, кому передан.
Поплевав на химический карандаш, я написал: «Передан уполномоченному особой группы ОГПУ СССР Большакову». Поставил размашистую подпись. Вернул бумагу и сказал:
– Дальше мы сами.
Сотрудники козырнули на прощание и растворились в толпе. У них еще много работы.
– Ну что, – посмотрел я внимательно на съежившегося мужичка, – сколь веревочке ни виться.
– Так моя веревочка на Дальний Восток вьется, – растерянно произнес Ведерников. – То есть я уже пострадал.
– На Дальний Восток? Так это ты не пострадал, – дружелюбно произнес Горец, кладя спецпереселенцу тяжелую руку на плечо. – Это тебе государство давало шанс на новую жизнь. А что такое пострадать – это ты сейчас увидишь.
– Но… – заблеял бывший нэпман, затравленно глядя на грозного абрека.
– Вперед, бандит! – подтолкнул тот его в спину. – Вперед!..
Глава 22
В общем-то, ничего другого я от нэпмана и не ожидал. Знаю таких хитрованов. Пока не припрешь их мебелью к стенке, все прыгают, суетятся, и черта с два их за шкирку схватишь.
Доставили мы его в нашу берлогу, в допросную комнату. И он тут же принялся заливать нас словесами. В основном они касались того, что его ни за что обидели, записали в кулаки, хотя он всей душой за советскую власть. Какие хищения хлеба? Какой бандитизм? Ничего не знает, ничего не понимает. Я не я, и лошадь не моя, а колхозная.
Посмотреть на задержанного пришел Русаков. Но ему быстро надоел этот словесный поток, и он приказал:
– В общем так. Допрашивайте врага, товарищ Большаков. И по всей строгости с ним.
И ушел. Сразу стало легче. Все же руководство за спиной – это тяготит. А сейчас можно начинать давить задержанного в милой домашней обстановке. То есть методично и напористо.
– Начальство отдыхать изволит, – улыбнулся я, беря табуретку и присаживаясь напротив нэпмана. – Теперь можно душевно поговорить.
– И честно. Как настоящие друзья, – добавил подпирающий стену, руки в карманах, Горец.
– Так я же всегда… – заюлил нэпман.
– Тебе привет от Осипа-сибиряка.
– Не знаю такого. – Голос допрашиваемого дрогнул.
– Не беда, – успокоил я его. – Зато он тебя знает. По совместным бандитским делам.
– Вы ошибаетесь. Вы жестоко ошибаетесь. Скажу больше – вы часто жестоко ошибаетесь!
– Кто ошибается? Советская власть? – угрожающе подался вперед Горец.
– Нет, я не то хотел сказать. Я о том…
– Да ладно. Я все слышал, – улыбнулся я. – Но ваше мнение по указанному вопросу для нас третьестепенно. Лучше поведайте по-доброму, куда зерно девали?
– Да никуда не девали!
– И даже не поинтересовался, что за зерно, – улыбнулся Горец.
– Да не знаю я! – взвыл Ведерников.
– Ну на нет и суда нет. Только «тройка». А там и стенка. Она у нас длинная, на всех врагов хватит.
Ведерников побледнел, но продолжил упираться. Осознавал, что признание только ненадолго отодвинет приговор, но никак его не отменит. Он тщетно силился убедить нас в своей невиновности и снова начал что-то сбивчиво балаболить.
– Ты куда всех толкаешь? – спросил я, жестом руки остановив словесный потоп. – Ладно тебя самого расхлопают. Но я обещаю, что вся семья твоя уедет самым задрипанным эшелоном в самое голодное спецпоселение. Понимаешь небось, что это значит. Там им самое заброшенное местное село раем покажется.
Задержанный разом как-то осунулся.
– Но ведь все равно расстреляете, – пробурчал он.
– А вот тут возможны варианты, – удовлетворенно кивнул я – допрос вступил в стадию рыночной торговли. – Нет, отбояриться тебе не удастся, и не мечтай. Только можно в рабоче-трудовую колонию поехать, трудом искупать вину перед социалистическим государством. А можно и костьми лечь.
– И где мне купить билет, чтобы поехать искупать?
– Тут я кассир. Выписываю плацкарту тем, кто помогает органам. Только сначала ты должен доказать, что можешь помочь.
– И как я докажу?
– Помочь найти знаменитого на все окрестности предателя и вредителя Головченко.