Трактаты. Проповеди

Еще Иисус открывается в непомерной сладости и полноте, той что бурлит из силы Духа Святого и выплескивается и втекает в преизобилующе-чрезмерном богатстве и сладости во все восприимчивые сердца. Когда Иисус открывается в такой полноте и такой сладости и единится с душой, то с этой полнотой и этой сладостью душа втекает в себя самое и из себя самое, через себя самое и поверх всех вещей — по благодати, с властью, без посредничества — обратно в свой первый исток. И тогда внешний человек бывает послушен своему внутреннему человеку даже до смерти и пребывает в постоянном мире и во всякое время в служении Богу.

Чтобы Иисус смог войти также и в нас и изгнать и унести все помехи и нас сделать единым, как Он со Отцем и Святым Духом есть единый Бог, дабы и мы стали единым с Ним и вечно так оставались, в этом помоги нам Бог. Аминь.

ПРОПОВЕДЬ 2

Intravit Jesus in quoddam castellum et mulier quaedam, Martha nomine, excepit illum in domum suam. Lucae II[256]

(«Пришел Иисус в одно селение, и некая женщина именем Марфа приняла Его в дом свой»)

Я произнес словечко, которое записано в Евангелии, сперва на латыни; а по-немецки оно звучит так: «Господь наш Иисус Христос взошел в одну крепостцу и был принят некою девою, бывшею женщиной».

Ну вот, а теперь внимательно рассмотрите это слово. Поневоле должно было случиться, чтобы девою был тот человек, которым был принят Иисус. Ведь «дева» означает не что иное как человека, свободного от всех посторонних образов, столь свободного, каким он был, когда его еще не было. Смотрите, тут могли бы спросить: как человек, рожденный и пришедший в сознательный возраст, может быть свободен от всяческих образов, как когда его еще не было, — и при этом он многое знает, а ведь это все образы? Как же он может быть свободен? Тогда послушайте наставление[257], которое я хочу вам преподать. Если бы я обладал таким разумом, что все образы, какие когда-либо воспринимали все люди и какие присутствуют в Самом Боге, находились во мне умозрительным способом, но чтобы я в такой мере был бы ими не связан, что в деянии и покое, размышлении до и потом не воспринимал их как присущие мне и в каждый настоящий миг времени стоял свободно и несвязанно, готовым к восприятию дражайшей воли Бога, дабы исполнять ее без перерыва, то я был бы истинно девой, которой не мешают все образы, таким, каким я был, когда меня еще не было.

Я скажу больше: то, что человек является девой, вовсе не лишает его каких бы то ни было дел, каковые он когда-либо творил; (но) по отношению к ним он стоит девственно и свободно, без всяких помех для высшей истины, как Иисус свободен и не связан и Сам в Себе девствен. Как говорят учителя, что только подобное и подобное суть основа для единения[258]. Вот почему человек должен быть девицею, девой, которой надлежит восприять девственного Иисуса.

Теперь взгляните и со всем тщанием рассмотрите! Если бы человек и впредь оставался девицей, то от него не произошло бы никакого плода. А если он хочет стать плодоносным, то ему волей-неволей надлежит стать женщиной. «Жена» — самое благородное имя, какое можно приложить душе, оно много благородней, чем «дева». То, что человек впускает в себя Бога, это хорошо, и в такой восприимчивости он является девой; но то, что Бог становится в нем плодоносным, это лучше, ведь только плодоношение дарами является благодарностью за дары. И здесь дух в возрождающей благодарности становится женщиной, ибо он рождает Иисуса в отцовское сердце Бога.

Многие добрые дары воспринимаются в девстве и не порождаются женской плодовитостью в Боге с благодарной хвалой. Эти дары испортятся и все превратятся в ничто, так что человек никогда не станет блаженней и лучше от них. Тогда его девство ему совсем не будет на пользу, ибо вкупе с девством он не стал женщиной с изобилующей плодовитостью. В этом залегает ущерб. Потому-то я и сказал: «Иисус взошел в крепостцу и был принят некою девою, бывшею женщиной».