Трактаты. Проповеди

По степени своей исключительной одаренности, философской и литературной, Экхарт и Палама не уступали друг другу. На фоне общего сходства учений явственно угадываются глубокое несходство их личностей: у рейнского мистика — терпимой и открытой к многообразию опытов, исповеданий, культур; у афонского исихаста — яростно-непримиримой к любым проявлениям инакомыслия. Разителен даже контраст их методов полемики с оппонентами: у Паламы низведение чужого мнения ad absurdum, у Экхарта — ad optimum, через его принятие, переосмысление и возведение к высшему, по слову: «Бог — не разрушитель всякого блага, а исполнитель»[1210].

Нельзя полагать, что сопоставление богословских идей Экхарта и Паламы является исследованием, по своему существу факультативным и дополняющим предварительное изучение тех и других по отдельности. Нет, такое сравнение должно с самого начала придавать особое качество анализу их текстов: трактатов, посланий, гомилий и защитных речей. Указание на сходство явлений размещает их на новом эпистемологическом фоне, каковым является каждое из них по отношению друг к другу. Если, скажем, многие вопросы теории «энергий» решаются в пределах теории «аналогий» иным образом и в других терминах, то само наличие альтернативных решений, позволяя взглянуть со стороны на хорошо знакомые построения, существенно углубляет уровень анализа, сдвигает его в другой горизонт. В новой системе сопоставлений подвергается пересмотру то, что не осознавалось проблемой, принималось как данность в закрытой системе того или иного учения. Только в этом случае возможно обновление знания, ревизия устоявшихся представлений, заключающаяся в их переводе из разряда общих мест-аксиом в разряд проблем и требующих обновленного доказательства теорем. Такой подход поможет прорваться за пределы «дурного» понятийного космоса, характеризующего общепринятое восприятие идей Экхарта и Паламы, их понимание, освященное авторитетными именами и защищаемое церковными институциями.

Это, собственно говоря, и есть развиваемый в настоящей статье способ толкования литературно-философского наследия рейнского мистика. Внутреннее родство учений Экхарта и Паламы, их глубокая укорененность в неоплатоновской традиции позволяют использовать связанные с Паламой разработки русской богословской школы в Париже применительно к творчеству Экхарта. Тут существует глубокое согласие, внутренний изоморфизм метода исследования, взращенного на восточно-европейском неоплатонизме в его паламитском изводе, и предмета исследования, доктрины Майстера Экхарта, уходящей корнями в неоплатонизм западно-европейский. Подобными толкованиями занимался в своей диссертации В.Н. Лосский и, между прочим, В.Н. Топоров, изучавший экхартовскую философию языка через призму имяславия начала XX в.[1211]. Только такой подход, по нашему убеждению, даст возможность состояться самостоятельной российской науке об Экхарте, предохранив ее от того, чтобы стать производным от немецкого экхартоведения.

Что касается Сергия Радонежского (ок. 1321-1391), то попытка Д.С. Лихачева причислить его к исихастам малоубедительна. Иное дело ближайшее окружение Сергия (Исаакий Молчальник, Афанасий Высоцкий, московский архимандрит Иван Непейца), сложившееся под непосредственным влиянием современного византийского, южнославянского исихазма. Как известно, распространение на Руси в XIV в. общежительной монастырской системы идет рука об руку с распространением исихастского опыта: мистики и аскетики[1212].