Трактаты. Проповеди

Примером предлагаемого подхода могло бы послужить открытое прочтение наследия немецкого мистика Майстера Экхарта, при котором то или иное выросшее из мистических интуиций интеллектуальное построение высвобождается от его тематической связанности и осмысляется в качестве метода, обнаруживая свой эвристический потенциал. Ибо метод всегда жив и обращен в будущее, поскольку используется многократно. В этом случае медиевистика раскрывается как футурологическая дисциплина.

Майстер Экхарт — Григорий Палама — Сергий Радонежский. Вместо заключения

По своей интеллектуальной мощи, своей вдохновенности, по богатству своими методологическими возможностями и потенциальной важности для современных науки и сознания немецкая мистика в период ее расцвета, т.е. в произведениях и выражаемом этими произведениями опыте рейнских мастеров Экхарта, Сузо и Таулера, в полной мере сопоставима с мистикой византийской. Уже при первом знакомстве с жизнеописаниями идеологов этих практико-визионерских течений, Майстера Экхарта и Григория Паламы, бросается в глаза их известное сходство. В деятельности того и другого обнаруживаются сходные притяжения и отталкивания. При этом важное значение имеют их контакты с сектантами: «братьями и сестрами Свободного духа» в случае Экхарта, и мессалианами-богомилами в случае Паламы; их связь с более или менее древними молитвенно-аскетическими практиками страсбургских бегинок и афонских исихастов, по отношению к которым они выступали критиками, защитниками и систематизаторами; их неприятие нараставшего «формалистического консерватизма» современного богословия, перед которым им пришлось защищать не «всеобъемлющую вероучительную “сумму” или философскую теорию», но нечто гораздо большее суммы, а именно метод, «способ мышления», оправдывающий «присутствие Бога в истории»[1202]. Наконец, в числе основных оппонентов Паламы и Экхарта мы обнаружим Варлаама и Уильяма Оккама, двух во многом близких друг другу предвозрожденческих мыслителей[1203].

Майстер Экхарт был старшим современником Гр. Паламы (1296 — 1357). Каноническое оформление византийского исихазма и немецкой мистики происходило примерно в одно и то же время. Пройдя в своем становлении три фазы — «келейную» (первые десятилетия XIV в., Григорий Синаит), «философско-богословскую» (эпоха соборов 1341, 1347, 1351, 1368 гг., Гр. Палама, Николай Кавасила) и «политическую» (деятельность Иоанна Кантакузина и патриарха Филофея (Коккина) 1353 — 1354, 1364 — 1376 гг.)[1204], — исихазм сформулировал в период расцвета идеи, идентичные или чрезвычайно близкие идеям Экхарта и его школы. Антиномия присутствия — отсутствия Бога-Творца в сотворенном Им мире, учение о благодати («энергиях» у Паламы, «внутренних атрибутивных аналогиях» у Экхарта), символе (с привлечением терминов «различение», «разделение»[1205]) и экстазе (способности ума пребывать в объектах его интеллекции), низкая оценка апофазы в целом и переход к построению нового богословского дискурса, переосмысление церковных таинств (в частности Евхаристии) в духе общего символизма[1206], тяготение к сходным образам и мотивам (в первую очередь, иллюминативному), пристрастие к одним и тем же библейским цитатам, диалектическая манера мышления, а также сознательное преодоление Экхартом теории «чистого акта»[1207], — все это определенно указывает на объективную близость немецкого и византийского мистицизма. О такой близости, не вдаваясь в детали, в свое время писали В.Н. Лосский, о. И. Мейендорф, В.Н. Топоров, Н.О. Гучинская[1208]. Общность же источников, та роль, какую играли в творчестве Экхарта и Паламы сочинения Дионисия, а через них и теология Прокла, эта общность позволяет возвести устанавливаемую по текстам близость решений, тем, мотивов, интуиций, образов и цитатного материала к генеалогическому родству двух, западного и восточного, течений внутри позднесредневекового неоплатонизма[1209]. Предлагая свои в целом похожие друг на друга учения о Божественных «выступлениях» (термин Дионисия), Палама и Экхарт исходили из разных и в некотором смысле противоположных культурно-исторических ситуаций. Если афонский исихаст учением о нетварной благодати так или иначе откликнулся на дуализм мессалиан-богомилов, то рейнский мистик противопоставил учение о нетварной же благодати пантеизму радикальных бегинок, бегардов и «братьев и сестер Свободного духа». Однако оба с разных сторон пришли к единому результату, ведь ответ дуализму и пантеизму может быть только один — учение о форме, неважно скрывается ли интуиция формы и информации под именем энергии или аналогии.