В своих трудах, как латинских трактатах, так и немецких проповедях, рейнский мистик установил троякое соотношение между обоими способами и, соответственно, три метода богопознания. В пределах первого, положительного, метода, именуемого у средневековых схоластов «via positiva», утверждается, «...что все, что можно сказать о Боге, есть Бог». В пределах второго, отрицательного, метода, названного «via negativa», предполагается обратное: «Все, что можно сказать (о Боге), — это не Бог»[995]. В рамках же среднего между ними, сочетающего их «пути превосходства», «via eminentiae», выдвигается требование: «отложить то и другое, а что останется кроме того, то Богом и будет»[996]. По существу, Мастер одновременно выстраивал три гипотезы о «неведомом Боге». Логичные и непротиворечивые внутри себя самое, гипотезы противостояли друг другу и едва ли могли сочетаться друг с другом. Вместе с тем они отнюдь не были только введением к метафизике Экхарта (как это нередко случается в систематических изложениях экхартовской философии). Гипотезы следовали из самой этой метафизики, ведь ответ на вопрос: можно или нельзя говорить о Боге и как именно о Боге следует говорить, прямиком вытекал из того, как конструировать трансцендентный объект, какие свойства ему приписать и как соотносить его с миром сотворенных вещей.
Положительный метод
Будучи низшим среди методов богопознания, положительное богословие строилось на отождествлении человеческого «способа разумения» Бога и его «способа существования». Бог есть N, где N является предикатом, произвольно выбранным в соответствии с предметами и явлениями дольнего мира: Благость, Мудрость, Любовь, Господь, Ветхий Денми и пр., — так, по-видимому, можно формализовать любое определение Бога, сделанное в пределах положительного метода. «Поэтому Бог создал разнообразные твари, чтобы многими способами открылась Его слава, — говорит Экхарт в проповеди 91, — ведь все творения суть послание и призыв к Богу, потому что они возвещают всю славу Бога и призывают человека к Богу»[997].
Положительное богословие рейнский мистик основывал в первую очередь на выкладках Моше бен Маймона.
Цитируя в п. 37 своего толкования на библейскую книгу Исход «Путеводитель растерянных» Маймонида, Экхарт пишет: «В гл. 51 он утверждает: “Всякое описание” или наименование “осуществляется одним из пяти способов”. Первый, когда предлагается определение определяемого, скажем: “Человек — это разумное живое существо”. Второй, когда выдвигается часть определения, к примеру: Человек — это живое существо. Третий, когда “чему-либо приписывается что-то такое, что находится за пределами его сущности” и является свойством, прибавленным к вещи, иначе сказать, акциденцией. Четвертый способ, когда “кому-либо приписывается” что-то “по отношению к иному, если кого-либо обозначают как чьего-либо отца или товарища”, или вообще нечто приводят в то или иное соотношение с чем-либо другим. “Пятый способ наименования или описания есть способ, которым обозначается” кто-то в соответствии со “сделанным им делом, если, например, говорят: Петр, который построил эти ворота или эту башню”»[998].
Разумеется, вместе с рабби Моисеем Экхарт отклоняет возможность как полного, так и частичного определения Бога, основываясь при этом на § 5 «Книги о причинах», где говорится: «Первая причина превышает всякое свидетельство (о Ней)»[999]. Равным образом для Экхарта неприемлем и третий способ построения дефиниций, поскольку у Бога, в отличие от тварных вещей, нет ничего случайно приложенного, акциденций, ведь все, что есть при Боге и в Боге, является Богом. Как будто, иначе обстоят дела с четвертой разновидностью определений «по отношению к иному». Однако и здесь, по общему мнению Маймонида и Экхарта, не приходится говорить о каком бы то ни было соотнесении по той причине, что все так или иначе соотносимое необходимо должно принадлежать единому виду или хотя бы единому роду, Бог же не относится ни к тому, ни к другому. А кроме того, отношение предполагает «двоицу» и «взаимное различение», ведь «ничто не соотносится с собою самим и не подобно себе самому»[1000]. Но тварь, взятая сама по себе есть