Тракт. Дивье дитя

Игнат вошел, приглаживая волосы, мокрые от снега. Вид у него был какой-то чудной — слишком возбужденный, что ли? — и Федор спросил, что случилось, с настоящим любопытством.

Игнат развел руками, усмехнулся.

— Представляешь, Федор, меня сейчас до самой усадьбы волк провожал.

Софья Ильинична побледнела, уронила пяльцы.

— Как — волк? Рядом с домом?

Федор рассмеялся.

— Любопытно. Прямо-таки — провожал? А ты что, перетрусил? Волка испугался? Да, Игнат, не ожидал я от тебя. Смотри не помри от страха, как Кузьмич.

— Да ладно тебе, — Игнат рассмеялся в ответ. — Просто действительно странно. Я на вырубку ездил — и еще там его заметил. Думал — собака. Здоровенная зверюга, почти черный, ну — вот, — и провел рукой у бедра, — вот такущий в холке, не меньше. Я так не присматривался особенно. Антон сказал, что мужиков все равно нынче было немного — еще не очухались после истории с Кузьмичом, да этот дьячок, сумасшедший, всех переполошил… Спасибо, что батюшка в воскресенье вправил им мозги, хоть один умный человек нашелся. Ну так вот, я послушал и поехал сюда, сказать, что…

— Полегче, — перебил Федор, показав глазами на перепуганную Софью Ильиничну.

Игнат понимающе ухмыльнулся.

— Сказать, что к завтрему все образуется, я имею в виду. Ну вот же, поехал — и еще раз пять видел этого волка. Ну не поверишь, Карпыч — не иначе, как бежал наравне с лошадью. Я хотел подстрелить его да тебе показать — в жизни не видал таких здоровых — да на смех из обоих стволов и смазал.

— Эх, ты, стрелок!

— Да ничего, зато Софья Ильинична летом девок пошлет патроны собирать. Небось, вырастут там, где я посеял.

Теперь к смеху мужчин присоединился и робкий смешок Софьи Ильиничны.

— А что же, Игнат, — сказала она, конфузливо улыбаясь, — волк к самой усадьбе подошел?

— Точно, — подтвердил Игнат. — Только в ворота не забежал.

Софья Ильинична взволновалась не на шутку.

— Ну что же это, Федя? Надо же мужиков собрать, пусть устроят на этих волков облаву или что… Это же страшно… А что если они забегут за ворота? А если на кого-нибудь кинутся?

Федор с Игнатом совсем развеселились.

— Ну что ты, Соня, — сказал Федор, снисходительно улыбаясь. — Волки не нападают на людей, особенно нынче, когда зима едва началась. Это сказки. Волки сейчас сытые, ленивые…

— А как же этот черный?

Игнат пожал плечами.

— А позволите мне закурить, Софья Ильинична? — сказал, доставая портсигар. — Среди волков тоже встречаются всякие. Может, этот попался любопытный… или бешеный…

— Бешеный? — Софья Ильинична опять побледнела.

Мужчин одинаково позабавил ее страх.

— Софья Ильинична, — сказал Игнат, — бешеные звери живут недолго. Бешенство — это просто болезнь, как тиф у людей, тоже заразная. Они скоро подыхают.

— Прости, Федя, мне неспокойно, — пролепетала Софья Ильинична со слезами в голосе. — Я боюсь… ты знаешь, мне уже несколько ночей снятся волки. Как они выглядывают из-за ограды, какие у них желтые глаза — как фонари… Феденька, пожалуйста, вели мужикам, пусть они устроят облаву, пожалуйста…

Ну вот, давайте теперь все вместе толковать ее сны, подумал Федор, скрывая раздражение.

Игнат бросил окурок папиросы в камин.

— Софья Ильинична, — сказал он таким тоном, каким обычно успокаивают детей, — я вам сам этого волка привезу. Такого большого и страшного — и мы с Федором Карпычем снимем с него шкуру и сделаем вам коврик у постели. Хотите волчий коврик?

Софья Ильинична бледненько улыбнулась.

— Ах ты, дамский любимчик, — сказал Федор с самой фатовской миной, какую смог соорудить. — Что это, уж не пытаешься ли ты подольститься к моей невесте?

И с удовлетворением отметил, как пухлые щечки Соньки порозовели от наслаждения, а глаза заблестели. Страха как не бывало. Много ли им надо, подумал с брезгливой насмешкой. Только намекни на неземную любовь и ревность — и дело готово. Простая психология.

И встретился глазами с взглядом Игната, понимающим и циничным.

Тьма сгущалась и сгущалась; снег все порошил, кутая деревню в белую пухлую вату. Сумерки потихоньку валились в ночь, и ночь наступала тревожная. У Николки в ту пору вдруг стало нехорошо на душе, будто надвигалось что-то — тревога и заставила стража покинуть лес.

За Егорку он разволновался; вроде как взглянуть на него захотелось, убедиться, что все путем идет. И то сказать, пуля какой-нибудь сволочи может убить даже кровного хранителя, если дивий дух в тот миг облечен в смертную плоть — каково же тому, у кого одна только смертная плоть? Он же весь на виду, Егорка, весь открыт, всем уязвим, и только Государю ведомо, в лес ли уйдет его дивье естество. Друзей надо загодя оберегать; если что случится — слезами изойдешь, а поздно будет…

Николка скользил над снегом невесомой тенью, и пороша украсила барскими мехами его полушубок. Запахи человечьего жилья, тревожные и опасные, раздували ноздри стража, как раздували бы ноздри волка. Он искал в темном снежном холоде след Егорки, нашел, пошел по нему в глубоком сумраке длинного порядка, освещенного лишь тусклыми огоньками окон — и вдруг тонкая струя другого запаха остановила Николку.