Тотем и табу

Из психоаналитического опыта известно, что страх повредить или потерять глаза ужасает детей. Многие взрослые сохраняют эти опасения, и никакая физическая травма не страшит их сильнее потери зрения. Недаром расхожее выражение гласит – дорожить чем-либо, как зеницей ока. Изучение сновидений, фантазий и мифов привело нас к убеждению, что забота о глазах и страх ослепнуть нередко заменяют страх перед кастрацией. Самоослепление мифического преступника Эдипа – это смягченная форма наказания в виде кастрации, единственного наказания, которого этот человек заслуживал по закону талиона[373]. Можно, конечно, из рационалистических оснований отрицать, что страх ослепления сводится к страху перед кастрацией; вдобавок вполне естественно думать, что столь драгоценный орган, как глаза, окружен соответствующей заботой. Более того, мы могли бы пойти дальше и сказать, что страх перед кастрацией сам по себе не содержит никакого другого значения и никакой более глубокой тайны, что все объясняется именно означенным рациональным страхом. Но такая точка зрения неудовлетворительно объясняет замещение глазом мужского органа, свойственное сновидениям, мифам и фантазиям; оно не развеивает того впечатления, что угроза кастрации возбуждает особенно сильную смутную эмоцию, каковая придает мысли об утрате других органов столь яркую насыщенность. Все дальнейшие сомнения устраняются, когда мы узнаем подробности «комплекса кастрации» из историй болезни невротиков и начинаем понимать огромное его значение в их душевной жизни.

Более того, я не советовал бы никому из противников психоаналитического учения ссылаться на историю о Песочном человеке в подтверждение того довода, что опасение за глаза не имеет ничего общего с комплексом кастрации. Иначе почему Гофман столь настойчиво увязывал боязнь слепоты со смертью отца? И почему Песочный человек неизменно оказывается разрушителем любви? Он разлучает несчастного Натанаэля с невестой и ее братом, лучшим другом студента; он уничтожает второй объект страсти, прекрасную куклу Олимпию; он доводит студента до самоубийства в тот миг, когда Натанаэль вернул себе Клару и готов сочетаться с нею счастливым браком. Все эти подробности, наряду со многими другими, кажутся произвольными и бессмысленными, пока мы отрицаем всякую связь между боязнью слепоты и кастрацией; но они становятся понятными, едва мы заменяем Песочного человека внушающим ужас отцом, от которого ожидают кастрации[374].

Поэтому будет разумно отнести жуткое воздействие Песочного человека к тому беспокойству, что связано с детским комплексом кастрации. Но как только приходит мысль сделать этот инфантильный фактор ответственным за ощущение жуткого, нам хочется проверить, можем ли мы применить его к другим случаям. В повести о Песочном человеке встречается иной мотив, привлекший внимание Йенча, – мотив одушевленной куклы. Йенч считает, что особенно благоприятные условия для пробуждения жуткого создаются при интеллектуальной неуверенности в том, живо что-либо перед нами или нет, и когда неодушевленный предмет становится слишком похожим на одушевленный. Куклы, конечно, довольно тесно связаны с детской жизнью. Мы помним, что в своих ранних играх дети вовсе не различают резко живые и неодушевленные предметы и что они особенно любят обращаться с куклами как с живыми людьми. Помнится, одна моя пациентка рассказывала, что даже в возрасте восьми лет была уверена, будто ее куклы обязательно оживут, если она посмотрит на них со стороны неким особым, вполне конкретным взглядом. Так что и здесь нетрудно выявить инфантильный фактор. При этом, как ни странно, сама история о Песочном человеке связана с пробуждением раннего детского страха, а вот представление о «живой кукле» вообще не вызывает страха; дети ничуть не боятся, что их куклы оживут – быть может, даже искренне того желают. Значит, источником ощущения жуткого в данном случае является не инфантильный страх, а, скорее, инфантильное желание или просто инфантильная вера. Кажется, что здесь налицо противоречие, однако не исключено, что это лишь уточнение, которое позже может оказаться полезным для нашего понимания.