Тотем и табу

В «Поликратовом перстне» Шиллера египетский царь ужасается тому, что все прихоти его хозяина Поликрата тотчас исполняются, а все опасения и заботы быстро улаживаются доброй судьбой. Этот хозяин и друг стал для него «жутким». Собственное объяснение царя – мол, чрезмерно удачливый человек должен бояться зависти богов – кажется нам неясным, поскольку его смысл замаскирован мифологическим языком. Поэтому обратимся к другому примеру с более простой обстановкой. В истории болезни одного невротика я описал[384], как пациент однажды побывал в водолечебнице и получил от этого посещения немалую пользу. Ему хватило здравости ума приписать улучшение своего состояния не целительным свойствам воды, а положению своей комнаты, непосредственно примыкавшей к комнате любезной медсестры. При вторичном посещении заведения он, разумеется, попросил ту же комнату, но ему сказали, что помещение уже занято неким пожилым господином, и тогда он выплеснул свою досаду в таких словах: «Да чтоб его удар хватил!» Спустя две недели со старым господином действительно случился удар. Для моего пациента это было «жуткое» событие, а впечатление было бы, пожалуй, еще сильнее, если бы между высказыванием и несчастьем минуло меньше времени – или будь ему известно бесчисленное множество подобных совпадений. На самом деле он без труда отыскивал совпадения такого рода; вообще все больные неврозом навязчивости, которых мне доводилось наблюдать, могли поведать что-то похожее. Эти люди ничуть не удивляются, встречая человека, о котором только что говорили или думали (даже впервые за долгий срок); если скажут: «У меня давно не было никаких известий от такого-то», то на следующее утро непременно получат от него весточку, а уж разные беды и смерти вокруг них редко обходятся без предварения у них в уме. Они имеют обыкновение характеризовать это мировосприятие самым скромным образом – дескать, их посещают «предчувствия», которые «обычно» сбываются.

Одна из самых страшных и широко распространенных форм суеверия – боязнь дурного глаза – была тщательно изучена гамбургским окулистом Зелигманном[385]. Насколько можно судить, по поводу источника этого страха никогда не возникало никаких сомнений. Тот, кто владеет чем угодно ценным и значимым, боится зависти других людей, поскольку он проецирует на них ту зависть, которую испытывал бы сам на их месте. Такое чувство выдает себя взглядом, даже не выражаясь в словах и делах; когда кто-то выделяется среди других какими-то своими дурными качествами, люди охотно верят, что его зависть намного превосходит все прочие чувства и способна подтолкнуть к решительным действиям. То, чего боятся, есть, следовательно, тайное намерение причинить вред, а некоторые признаки позволяют предполагать, что это намерение имеет в своем распоряжении необходимую силу.

Последние примеры ощущения жуткого надлежит отнести к принципу, который я назвал «всемогуществом мыслей», позаимствовав это выражение у одного из своих пациентов. Тут мы оказываемся на знакомой почве. Наш анализ случаев жуткого привел обратно к старой, анимистической концепции мироздания, для которой свойственны убежденность в том, что мир населен человекоподобными духами, нарциссическая переоценка индивидуумом собственных душевных процессов, всемогущество мыслей и восходящая к нему техника магии, приписывание различным людям и предметам магических сил, или «маны»[386] (со скрупулезно проработанной иерархией), а также вера в наличие магии у всего, посредством чего человек в безудержном нарциссизме той стадии развития пытался преодолеть зримые преграды действительности. Дерзну допустить, что каждый из нас прошел стадию индивидуального развития, соответствующую этой анимистической стадии у первобытных людей, и никому не удалось полностью избавиться от некоторых ее остатков и следов, способных проявляться; все, что ныне видится нам «жутким», удовлетворяет условию соприкосновения с этими остатками анимистической мыслительной деятельности внутри нас и побуждает их выражать[387].