Тоска по дому

– Они были очень близки, – сказала она, – Йотам и Гиди. Девять лет разницы, но им это не мешало. Гиди был ему как второй отец, – прошептала она, и глаза ее затуманились, как будто она вспомнила плохой сон. – Отец Йотама много времени проводит на работе, понимаешь? Так что, по сути, его растил Гиди.

Я кивнул, но только один раз. Два кивка и более – это уже Нава.

Она взяла подушку и прижала ее к животу.

– Всю неделю Йотам спрашивал, приедет ли Гиди в субботу, и если я отвечала «да», то в пятницу он уже с утра садился на ступеньку крыльца и смотрел на автобусную остановку. Как только подходил очередной автобус, он кричал мне: «Мама, автобус пришел!» И вставал на цыпочки, чтобы лучше видеть. И летом, и зимой. Сидел и ждал, иногда не один час.

«Как я ждал Ноа», – подумал я.

– Однажды, – продолжала мать Йотама, – повалил град, и я заставила его уйти в дом, чтобы он, не дай Бог, не простудился. Он послушался, а потом вылез в окно и сел ждать на автобусной остановке, чтобы я не видела.

«На него это похоже», – подумал я.

– Ты бы на них посмотрел! – Казалось, моя улыбка ее ободрила, и она чуть разжала пальцы, сжимавшие подушку. – Йотам запрыгивал на него и повисал у него на плече, как мешок. Гиди мягко опускал его на землю и гладил по голове. Он позволял ему взяться за лямку огромного рюкзака, просто взяться, хотя рюкзак, конечно, нес сам Гиди. Но прикасаться к оружию он Йотаму никогда не позволял, никогда! Так они и шли к дому, большой мальчик и маленький мальчик, а когда я обнимала Гиди в дверях, Йотам обхватывал нас обоих своими маленькими ручками, и так мы стояли все трое, крепко прижавшись друг к другу.

Она положила руку на бедро, словно пытаясь вновь почувствовать это прикосновение. Я обхватил ладонями чашку, пытаясь извлечь из нее последние остатки тепла.

– Еще кофе? – предложила она.

– Нет, спасибо, – отказался я.

– Печенья? – Она указала на блюдце, в котором осталось только несколько крошек.

– Нет, спасибо, было очень вкусно, – сказал я, и она смущенно потерла руки, словно надеялась получить от меня хоть какое-нибудь задание и тем самым отвлечься от своих мыслей. Или от нашего разговора. Или, возможно, она оттягивала момент, когда придется задать мне главный вопрос.

– Ты психолог? – наконец спросила она, глядя мне в глаза.

– Нет, – ответил я, – то есть да. Я изучаю психологию, но у меня пока нет диплома, так что меня нельзя назвать психологом. В общем, нет.

Она отвела взгляд, и теперь он блуждал по стенам. Лицо ее, чуть посветлевшее, когда она говорила о Гиди, снова омрачилось; она сидела, сжав губы.

Тот факт, что я не психолог, по-видимому, сильно ее разочаровал.

Во мне вели спор два внутренних голоса. Один хотел ей помочь, притвориться специалистом и утешить ее, второй призывал к осторожности.

– Министерство обороны направило нам социального работника, – сказала она и снова повернулась ко мне, будто решила проигнорировать информацию, которую я ей сообщил. – Рики Беэри. Может, ты ее знаешь? Нет? Неважно. Она приходила несколько раз. Сидела с нами здесь, в гостиной. Сказала, что мы обо всем должны говорить вслух, ничего не держать в себе. Но Реувен отказался продолжать эти встречи. Сказал, что после них чувствует себя намного хуже, чем раньше. Так какой в них смысл? Вот прямо так и сказал ей в лицо. Без тени стеснения. А она ему ответила: «Может, вы просто боитесь заглянуть в себя, в свое сердце? И обнаружить там то, что вам не понравится?» Я подумала, что это правда, то, что она сказала, даже кивнула головой – вот так – пусть видит, что я не против наших разговоров. Но Реувен разозлился и сказал: «Кто вы такая, чтобы объяснять мне, что творится у меня в сердце?» Потом встал и начал нервно расхаживать по комнате: «У вас когда-нибудь умирал ребенок? Вы знаете, что это такое? Вы являетесь сюда в своих красивых шмотках, приезжаете на машине, которую купил вам отец, и будете учить нас, что надо делать? Вот что я вам скажу, уважаемая, – он никогда не мог запомнить ее имя, – я очень прошу вас больше сюда не приезжать, нам не нужна ваша помощь».

– И что она сказала?

– Записала свой телефон на бумажке и отдала ее мне, а не Реувену. Сказала, что мы можем продолжать беседы в другом формате. Вот и все. А потом ушла.

– Вы ей звонили?

– Собиралась. Вот, погляди. Листок с телефоном я сохранила.

– Но не позвонили?

– Сил не было. Несколько раз начинала набирать номер, но тут наваливалась усталость. Как будто сердце больше не верит, что из всего этого что-то получится. Это со мной постоянно. Мне ни на что не хватает терпения. Я не могу дочитать до конца книгу, досмотреть фильм. Не понимаю, как Реувен каждое утро ходит на работу, да еще два раза в неделю бегает на собрания форума мира и безопасности. Как он может? А я даже стирать не могу себя заставить… Только вещи Гиди трижды перестирала, как ненормальная. Сложила и убрала в его шкаф, как будто он спит, но скоро встанет и оденется.

«От рубашек Йотама и правда веет затхлостью», – подумал я и тут же устыдился этой мысли.