Тоска по дому

Трудно описать, что было потом. Я закрыл глаза и поэтому не могу рассказать тебе, как выглядела река. Зато могу сказать, что, пролетев метров десять, я почувствовал, как из какой-то точки внизу спины одновременно вырвались и пронзили все тело две стрелы с острыми наконечниками – дрожь отчаяния и дрожь наслаждения. Прежде чем я успел крикнуть, веревка дернула меня вверх. Снова – секунда или две парения и приводнение. Немного болтанки. Тошнота. А вот и лодка, прибывшая меня подобрать. И мне предлагают выпить сок папайи. Но я отказываюсь. Меня доставляют назад, к беседке. И Дженни целует меня в щеку. Я падаю на черный пластиковый стул. Кладу ноги на другой стул. Пью воду из чужого стакана. И смотрю, как следующий в очереди встал на край ограждения. Но это вовсе не вгоняет меня в дрожь. Наоборот. Во всем теле, от щиколоток до шеи, приятное ощущение и осознание – еще более потрясающее, чем сам прыжок, – того, что ни одно высочайшее в мире здание, ни один балкон без перил больше никогда не напугают меня, потому что я там уже побывал, я осуществил свое желание – и вернулся (хотя это высокопарное заявление еще надо проверить на практике).

Странно, но только сейчас, когда пишу тебе, я начинаю понимать, что это действительно произошло, как будто только сказанное или написанное на иврите истинно, а если выражаешься на английском – на этом языке я говорю последнюю неделю, – то все может оказаться сценой из фильма.

Не только иврита мне не хватает, брат. Тебя тоже.

Может, тебе удастся найти окно в своем расписании и выпрыгнуть из него прямо сюда? Со всеми этими банджи и приступами обжорства у нариков ночи в путешествиях бывают довольно долгими. И дни тоже. Во время одного из переездов, особенно бесконечного, я от одиночества начал вслух разговаривать сам с собой.

Между прочим, я обратил внимание на интересный антропологический феномен. В недорогих гостиницах есть три вида номеров: с двуспальной кроватью (для влюбленных), с двумя раздельными кроватями (для друзей), с одной кроватью (для одиночек). В комнатах для влюбленных и для друзей стены голые, на них нет ничего, кроме дырок от гвоздей. Но в комнатах с одной кроватью стены испещрены всевозможными граффити: и проклятиями, и признаниями в любви, и посланиями к публике, и цитатами из композиций Pink Floyd, Курта Кобейна и даже нашего Авива Гефена.

Братишка, меня очень взволновало то, что ты написал об убийстве Рабина. Правда, слухи проникли сюда раньше, чем пришло твое письмо. Новые mochileros[42] из Израиля привезли в своих рюкзаках газеты за пятое ноября. Но только благодаря твоему рассказу о граффити, появившихся в подземном переходе под площадью, я смог хотя бы отчасти понять, что именно чувствовали тогда люди. Хотя уверен, что по сравнению с тем, что переживаете вы, эта часть ничтожно мала. Когда твои самые серьезные заботы сводятся к выбору между глазуньей и болтуньей на завтрак, а самая жестокая схватка разворачивается между владельцами дешевых гостиниц, бьющихся за твой карман, все кажется далеким и туманным. Точно так же мы смотрим по телевизору международные новости, ужасаемся тому, что творится в Сомали, а через две минуты об этом забываем.

Но может быть, иногда хорошо забывать?

Да, пока не забыл: поосторожнее там с этими твоими сумасшедшими. Не знаю почему, но что-то мне не нравится, как ты о них пишешь. Особенно, о Шмуэле. Вспоминается роман «Пролетая над гнездом кукушки». Я не говорю, что ты должен их бросить, только прикрепи к своей спине трос, чтобы тебя спасли, если полетишь в пропасть. Не хочу напоминать, что случилось в прошлый раз, когда ты повел себя неосторожно, но сейчас, брат, мне будет трудновато вовремя примчаться из Южной Америки, чтобы отвести в сторону ствол.

Кстати, ты рассказал об этом Ноа? Извести меня, чтобы я не ляпнул при ней лишнего, когда вернусь (если вернусь).

И, раз уж мы заговорили о ней, как она?

Меня удивили твои слова о том, что она намного жестче, чем ты думал, и ты не уверен, что она когда-нибудь будет счастлива. С добрым утром, дорогой Амир. Только сейчас ты это открыл? Конечно, она жесткая. Как и все твои предыдущие подружки. Только таких ты и любишь, разве нет? Ведь если бы она была беззаботной и склонной к компромиссам, ты бы помер с ней со скуки. Признайся, что это так.

Я вижу, что ты медленно киваешь в знак согласия, улыбаешься и проклинаешь меня за то, что я прав, встаешь, идешь в ванную, по дороге гладишь Ноа по голове (она хоть и жесткая, но волосы у нее мягкие), садишься на унитаз, перечитываешь это письмо и думаешь про себя: «Что это с Моди? С чего вдруг такое длинное письмо? Не похоже на него». Откровенно говоря, так и есть. Я тоже сейчас перечитал письмо с самого начала и обратил внимание, что оно немного необычное. Это все из-за комнаты без окон. И из-за парня Дженни из Окленда. И из-за дождя, который льет без перерыва уже два дня.

Но это не страшно – в том-то и состоит вся прелесть путешествий.

Завтра я буду уже совсем в другом месте.

Твой Моди

– Моди действительно прыгнул с банджи.

– С ума сойти!