Тоска по дому

А в итоге – махсо́м, КПП. Это еврейское слово, махсом, которое арабы произносят постоянно, как будто нет у нас своего, на нашем языке. То же и со «сбором урожая», и со «сметаной», и даже со словом «булочки», которое теперь написано справа на вывеске магазина: «Мана́иш и арабский ху́без». Ну, спасибо, что светофор называют не «рамзо́р», а «рамзо́н», хоть у нас всего один рамзон на весь город, тот самый, на котором мы сейчас остановились.

«Шва́йе-шва́йе[36], – говорю я себе, когда загорается зеленый и водитель пытается объехать лужу в центре перекрестка. – Сохраняй терпение, как кактус цаба́р, Я-Саддик. Ты ждал пятьдесят лет, подождешь еще неделю».

На следующее после теракта утро учительница вошла в класс, прикусила губу и сказала:

– Дети, Даниэль сегодня не придет на занятия, потому что его брат вчера был ранен во время взрыва, и сейчас Даниэль у брата в больнице. Я очень прошу его товарищей в ближайшие дни помочь ему. Передавайте ему все задания, которые вам раздают на уроках.

«Минутку, – подумал я про себя и внимательно посмотрел на лица одноклассников. – А когда объявили о гибели Гиди, они вели себя так же? Дор продолжал ковыряться в ухе? Майя продолжала рисовать в тетради своих голубых бабочек?» Учительница помолчала всего несколько секунд, а потом обычным голосом попросила всех достать книгу Танаха. «Да», – ответил я самому себе, но вместо обиды испытал приятное чувство. Как будто толстяк, усевшийся у меня на груди, вдруг встал. Это привело меня к мысли о том, что если брат Даниэля умрет, то Даниэль станет в нашем классе еще одним братом погибшего, как и я, и все будут его жалеть, говорить с ним ласково, приглядывать за ним, а меня оставят в покое. Мне тут же стало стыдно за эти мысли. Нехорошо желать смерти другому человеку, но я знал, что после школы пойду к Амиру и поделюсь с ним этой своей мыслью; потому мне и хорошо с Амиром, что ему можно рассказывать подобные вещи, и они его не пугают, он не расстраивается, как моя мама, которая говорит, что глаза у нее опухли от воспаления, а не оттого, что она все время плачет, и не оттого, что папа иногда спит в гостиной, а не в их спальне, и не оттого, что они почти не разговаривают друг с другом.

Учительница попросила открыть Первую книгу Царей, главу 21[37] о винограднике Навота, которую мы начали учить на прошлой неделе.

– «И говорит Ахав с Навотом, сказав ему…» – прочитала она вслух, а я попросил Дора положить книгу посередине, потому что свою забыл дома, – «…отдай мне свой виноградник, и будет он мне огородом, так как он близко к дому моему; а я дам тебе вместо него виноградник лучше этого; если же угодно тебе, то дам тебе серебра, сколько он стоит. И сказал Навот Ахаву: сохрани меня Господь, чтобы я отдал тебе наследство отцов моих». – На этом она остановилась, закрыла книгу и спросила: – Кто может объяснить мне, почему Навот отказывается передать царю свой наследственный удел?

Вдруг я неожиданно для самого себя поднял вверх указательный палец. Учительница этого не заметила, потому что привыкла, что я ни в чем не участвую, и просто скользнула по мне взглядом. Но, кроме меня, желающих ответить не было, и она, еще раз осмотрев весь класс, наконец поняла.

– Йотам? – спросила она с таким видом, будто была уверена, что я поднял руку, чтобы почесать лоб.

– Да, – сказал я и начал говорить. Я никого не видел, но чувствовал, что все поворачивают ко мне головы. Я сказал, что Навот не может принять предложение царя, потому что он родился и вырос на унаследованной земле, и, если он уступит, откажется от своего дома, это будет означать, что он зачеркивает все, что сделали отец и мать, и тогда он нарушит заповедь почитания отца своего и матери своей, которая, как мы учили, является одной из десяти заповедей, даже если его родители уже умерли. Все это я произнес, ни разу не заикнувшись, и слова не застревали у меня в горле, чего я боялся, и ни одна буква не поменялась местами с другой буквой.

– Очень хорошо, Йотам, – сказала учительница, когда я замолчал, – ты высказал интересное и, безусловно, оригинальное мнение. Майя, ты хочешь что-то добавить?