Торговец отражений

— Вы же чувствуете в себе что-то особенное, Кристофер! Вы не можете не чувствовать. Я же смотрю на вас уже годы, вы удивительный человек. В вас сильны воля и желание поклоняться. Но вы можете жить своими правдами. Вы можете стать тем, кого чествуют. Вы ведь не просто так отдали свою жизнь на служение чужой правде. Вы же чувствуете собственную правду внутри.

— И поэтому ты считаешь, что я — это Бог?

— Человек сам себя создал. Может, смерть для него — это шаг к новому своему обличию? Может, человек придумал Бога, чтобы объяснить себя? Может, человек боится себя, поэтому наделил силой Бога? Что если им всегда был человек?

— Грейс, это, конечно, очень гуманистический взгляд на мир. — Кристофер улыбнулся и, не рассчитав траектории, случайно ударил ногой, которой покачивал, по стулу. — Но не думаю, что могу разделить эти взгляды.

— Я понимаю вас.

— Кто сказал тебе это? Где-то прочитала?

Грейс почувствовала, как холод собирается в животе. Она убрала руки под стол, сжала кулаки. Произнести имя Джексона не смогла.

— Придет время, когда правда набредет на все умы, — повторила Грейс слова Джексона. — Есть те, что хотят встретить ее, и те, кто не жаждет ее. Человек милостив и добр, и он найдет способ пронести правду в мир. Ему могут помочь. Так ведь?

— Да, Грейс, это так и… работает. В общих чертах.

Грейс улыбнулась.

— Может, скоро придет человек, который объяснит это лучше.

— Что ж, если он будет нести правду и добро, я буду только рад его встретить.

— Вы очень удивились бы, если бы увидели себя настоящего. Вам предначертано стать не просто человеком, Кристофер. Вы способны на большее.

Священник сидел, скрестив пальцы перед собой, и смотрел в стол. Не двигался, дышал спокойно, а взгляд был напряженный. На молодом лице выскочили морщины десятилетий. Казалось, Кристофер постарел за несколько мгновений.

— Я ценю твои правду, Грейс. Пусть она помогает тебе жить. — Он поднял глаза и улыбнулся. — Боюсь, моя правда другая и разделить твою радость я не смогу. Но если ты захочешь поделиться открытиями, всегда знаешь, где меня найти. Я рад тебе, помни об этом. Просто будь осторожна.

Грейс кивнула. Пожала ему руку, сжала чуть сильнее, чем раньше, словно хотела оставить на Кристофере свою метку. Она знала, что вернется. Может даже он вернется к ней.

Когда Грейс вышла на улицу, в опустевший сквер, и сделала первый вдох, воздух был уже другой, холодный, чистый и соленый, как высохшие слезы. Казалось, старый мир оплакивал себя.

Она написала Осборну, что освободилась, и посмотрела в небо. Серая крышка уже накрыла Ластвилль и не давала ни одной живой душе ускользнуть из его лап.

Осборн вышел так быстро, будто все это время стоял в дверях и ждал, когда девушка позвонит. Он появился перед Грейс как светлый образ. Волосы распушились, кожа побледнела, а глаза такие светлые, почти прозрачные, насквозь видно, что творится у него в голове. Грейс улыбнулась.

Осборн подошел быстро, встал напротив. Он хотел что-то сказать: его детская и совершенно прелестная растерянность вдруг стали взрослой уверенностью. Казалось, он долго думал и собирался с мыслями. На лбу выступили капли пота, а руки дрожали. Он болен, очень болен. Даже сам не осознает, насколько глубоко угодил в яму. Грейс обняла Осборна прежде, чем он успел что-то сказать. Обняла крепко, как раньше, и посмотрела ему в глаза.

— Я поняла кое-что очень важное сегодня, Осборн. Я посмотрела на людей вокруг и на нас с тобой и осознала, что мы не просто особенные. Знаешь, почему? — проговорила Грейс.

— Почему? — прошептал Осборн, опешив.

Сердце Грейс билось быстро. Кончики пальцев покалывало, голова кружилась. Она бы рассмеялась, если бы так не устала.

— Все вокруг ведь притворяются, милый. Люди любят жить в обмане, но мы остаемся настоящими.

— Правда?

— Посмотри на нас. Посмотри на наш путь, Осборн. Мы — мертвецы, выползшие из земли.

— Очень романтично, Грейс, но мы же просто валялись на земле и испачкались.

Грейс улыбнулась.

— Я не об этом, Осборн. Я о внутреннем. О большем! Ты чувствовал, что мы другие? Мы ведь настоящие. Люди боятся посмотреть в глаза себе, своим страхам, своим желаниям. Они страшатся себя, потому любят ложь. А мы не лжем. Мы погибли и возродились истинными. Ты разве не чувствовал подъема души с этом месте? Разве ты не почувствовал, что впервые был здесь счастлив?

— Чувствовал, Грейс.

— Почему, Осборн?

Он смотрел Грейс в глаза. Невольно Осборн вспомнил день, когда признался ей в любви. В этом же сквере, в такую же пасмурную погоду в сакральной тишине, окружившей храм. Но в тот раз даже не представлял, что однажды повторит клятвы, обнимет ее, в белом платье, и уже поймет, что не сможет жить без любимой.

— Потому что ты была рядом, Грейс.

— И я всегда буду, милый. Поклянемся, что никогда не оставим друг друга. Что вечность будем вместе. Мы достанем до звезд, Осборн. Мы станем звездами. Мы станем настоящим миром, если захотим. И даже смерть не разлучит нас, — быстро шептала Грейс и чувствовала, как мурашки бегали по коже.

Осборн обнял ее и поцеловал в макушку. Руки у него дрожали.