Торговец отражений

Грейс видела в окно, как Жаклин оказалась на улице, как пошла к парковке, прикрывая глаза от слепящего солнца и морщась, как быстро, словно ей опять было сорок, шла, стуча каблуками по асфальту в тени зеленых лип. Раньше Грейс обрадовалась бы одиночеству, но уже десять лет могла его терпеть только в компании с чем-то занимающем ум. Три года терпела одиночество на посту лектора в университете Ластвилля. Но одиночество все то же.

Не сказать, чтобы Грейс всегда мечтала преподавать, но после увольнения Френсиса место освободилось, но никто не задерживался там дольше полугода. Кому-то надоедало, кто-то находил работу в Лондоне, а один преподаватель, специально переехавший в Ластвилль ради этой должности, и вовсе вскоре умер. Через несколько лет пригласили Грейс. Она согласилась и только через год поняла, что вообще-то могла оказать Жаклин. Грейс успела немного прийти в себя, закончить третий год, даже выбрать магистратуру, потом и с успехом закончить и начать работать. Никто толком и не понял, почему ей так важно это направление. И только Осборн как-то вечером в шутку сказал: «Хочешь, наверное, сама понять, что ничего на самом деле никто, даже именитые философы, не знает?»

Он был прав, как и всегда, когда совсем не подозревал.

Казалось, студенты любят Грейс. Ее лекции почти не пропускали, пусть сначала читала она их вяло, словно кто-то заставлял. Но время шло, Грейс приноровилась вставлять шутки в презентации, представляла философов как людей сомневающихся, а не знающих, и философия в Ластвилльском университете сделала новый вдох. Но Грейс сомневалась, на самом ли деле студенты довольны. Она во всем сомневалась.

Время учебы в школе вспоминалось смутно, хоть с прожитыми годами и сеансами терапии проявились и прошлые, уже забытые. Она уже могла вообразить, как жила в Канаде, куда забрали ее приемные родители. Ни одного события до шестилетнего возраста Грейс не помнила, потом мазками прорисовывались первые годы в школе, недолгие, переросшие в домашнее обучение. Грейс чем-то болела и не могла ходить в школу. Через пару лет умер приемный отец, с новой матерью пришлось уехать в Соединенные Штаты. Грейс и ту жизнь почти не помнила. Знала только, что однажды очень захотела поступать в Ластвилль, а почему — долго не могла вспомнить. Только голос Джексона слышался отчетливо, словно он заранее знал, как все будет.

Он был везде. В тишине — постоянно. Казалось, воздух вдруг становился плотнее, у него появлялись руки, длинные пальцы, проводящие по шее кончиком ногтя. Ветер вздыхал голосом Джексона. Грейс слышала его присутствие в каждом стуке ветвей об окно, в звуке падающего на гладь воды камня, в шепоте пересыпающейся из пакета в банку крупы.

Грейс зажмурилась, провела короткими ногтями по внутренней стороне руки и досчитала до четырех. Распорядок, последовательность действий успокаивала.

Зазвонил телефон. На экране высветился выученный за полгода номер. Ее зовут Амира, приятная женщина. Стаж вождения тридцать лет, ни одной аварии, даже штрафов почти нет — только за превышение скорости, но не намного. Осборн отобрал Амиру из двадцати кандидатов, даже просрочил ее «испытательный срок», но все-таки доверился ей. После — доверил Грейс.

— Амира? — Голос Грейс прозвучал тише, словно она боялась что-то спугнуть в библиотеке.

— Да, Грейс. Не торопись. Фред встретит тебя на выходе.

— Он уже там? Давно?

— Минут пятнадцать. Он позвонил, сказал, что Жаклин уже вышла.

«Может, поэтому Жаклин так бежала? Она Фреда побаивается», — подумала Грейс и улыбнулась.

— Хорошо, я скоро буду.

Еще раз взглянув на конспект, Грейс сохранила документ, выключила ноутбук, убрала вещи в сумку и задвинула стул. Она научилась делать это бесшумно. Грейс выглянула в окно, но за вихрастыми макушками деревьев не могла разглядеть машину. Дрожь пробежала по пальцам — лучше бы, если бы увидела.