Топ-модель (СИ)

Извиняюсь и спешу обратно в ресторан. Шарф одиноко висит в гардеробе. Хватаю его, но прежде чем выйти на улицу, решаю зайти в туалет. После посещения кабинки я мою руки, смотрю на себя в зеркало и поражаюсь возможностям нашего организма. Весь день рыдаю, состояние такое, что под машину впору броситься, так едва и не сделала — от одной мысли волосы дыбом от ужаса. Однако щеки — румяные, глаза блестят, а губы… они и вовсе раскраснелись, словно я целовалась целый час до этого.

Дверь кабинки хлопает, и та самая высокая, почти с меня ростом, цыганка, что бесцеремонно пялилась, подходит к раковинам, встает рядом и намыливает руки. Смотрит при этом на меня, и так выходит, — а иначе из-за ее прямого взгляда просто невозможно, — что наши глаза встречаются.

Становится не по себе. Я робко улыбаюсь, выключая воду.

— Вещи твоего парня? — спрашивает цыганка, кивая на бомбер. — Не по размеру.

— Да, друга. — Ощущаю неловкость.

Так быстро мы перешли с ней на «ты», с Максимом я вон ребенка заделала и до сих пор ему выкаю.

— Близкого друга? — мягко улыбается девушка.

Духи у нее дорогие, так пахло от одной из ассистенток Жана. И сама она очень ухоженная, какая-то вся воздушная.

— Куда уж ближе, — пожимаю плечами, утопая в собственном сарказме.

— Давай ручки, скажу, что вас с ним ждет. — Ее голос глубокий, обволакивающий. Взгляд прямой, в глаза. — Не бойся, малышка такая. Плату не возьму. Вижу, сомнения тебя мучают. Много их, и они справедливые. Смотрю и вижу тебя насквозь. Давай ручку, погляжу. Он подождет.

Цыганка делает упор на слове «он», словно точно знает человека, о котором говорит.

Я почему-то застываю, звука произнести не могу, уйти не могу. Послушно протягиваю ладонь, девушка быстро смотрит на нее, хмурится. Ведет по линиям, растягивает кожу.

— Беда тебя ждет, милая моя. Беда большая, — бормочет. — Он не твой мужчина, сердце его занято. Печаль большая и страдания впереди. Беги от него.

Ее слова проникают в душу и выжигают там дыры. В этот момент в туалет заходит посетительница, развеяв… магию? Гипноз? Я отмираю, вырываю руку и со всех ног устремляюсь к выходу. Налетаю на Максима, который как раз открывал дверь.

— Вот ты где. Думал, опять сбежала.

— Нет, я… Прости. Пойдем отсюда, пожалуйста. Скорее.

Сердце колотится как на марафоне, ладони мокрые. Максим, видимо, считывает с лица страхи, быстро заглядывает в уборную, я тоже оборачиваюсь, но цыганки там больше нет. Словно сквозь землю провалилась. Привиделась? Чертовщина. Рассказывать об этом кажется странным, и я силюсь улыбнуться.

Максим чуть приобнимает за плечи и ведет к выходу.

Оказавшись на холоде, запахиваю курку посильнее, она длинная, задницу прикрывает. И теплая, то, что надо, но в машине Максим все равно включает печку.

— Можно? — спрашиваю я, взяв бутылку с водой.

Он не вырывает из рук, поэтому делаю несколько глотков. Жуть такая с этой цыганкой. Сама ко мне подошла, я ничего не спрашивала, взгляд ее специально не ловила. Вот и не верь в их гипноз после случившегося. Стреляю глазами в Максима.

Может, и этот меня загипнотизировал в ту ночь? Хм. Пялюсь на депутата.

Он поворачивается и кивком спрашивает, дескать, что?

Быстро качаю головой и отворачиваюсь, перепугавшись. Вряд ли. Очень уж сомнительно, что Одинцов выбрал бы меня.

Отдаю себе отчет, что машинально я положила ладонь на низ живота, как будто защищаю своего детеныша.

Может, все же рассказать о случившемся Максиму? Глупо. Если в нем и правда течет их кровь, это не значит, что он обязан знать всех цыган в столице. Да и он не поздоровался ни с одной из женщин, дети его также проигнорировали. Пожаловаться? Спровоцировать конфликт? Но не ограбила же она меня. Сумка на месте.

Тем не менее я ощущаю резкую усталость, словно всего прочего мне недостаточно и кто-то еще энергию выкачал. Но ничего, если Максим не пошутил и он на самом деле колдун, то и ребенок его такой же. Никакой беды не будет. Отобьем, справимся.

Если я сама ее не устрою. Закрываю глаза. Интуитивно уже защищаю его — как же взять и избавиться? Бросаю взгляд на Максима, потом вдаль, на дорогу.

Как можно избавиться?

Максим привозит меня в квартиру к Георгию и напоминает, чтобы не вздумала творить глупости, он найдет и все в таком роде. Я же подчинена апатии и могу лишь кивать. Оказавшись в спальне, задергиваю шторы, забираюсь в постель и закрываю глаза.

Вечер плавно перетекает в ночь, я то сплю крепко несколько часов подряд, то дремлю, и мысли всякие. О ребенке думаю. То улыбаюсь, то плачу. Утром просыпаюсь рано, с постели соскакиваю — показалось, что выкидыш. Но нет, все в норме, никаких проявлений. И голод, опустошающий голод такой силы, словно ребенок во мне размером со слона.

Пока делаю омлет и бутерброды, о слоненке своем размышляю. Накрутила себя уже так, что дальше некуда. Когда Максим приезжает в половине девятого, я выхожу навстречу ни живая ни мертвая.

Понятия не имею, что он придумал за ночь. Забираюсь в салон и, не глядя на Одинцова, кладу руки на колени.

— Как ты себя чувствуешь? — Каждое его слово звучит приговором.