Топ-модель (СИ)

Максим снова кричит, то ли мне, то ли водителям вокруг. А я дрожу. Он ведет меня за руку к своей машине, брошенной посреди дороги, а я упираюсь, не слушаюсь.

Поднимаю глаза и говорю ему:

— Ты мне жизнь сломал. Всю мою жизнь. Сломал.

Я ведь прошла пробы. Я всё прошла, после меня Жан Рибу никого даже смотреть не стал. Мне купили билет в Париж.

Новая волна грязи окатывает с головой, следом возле нас останавливается машина и водитель справедливо кроет матом. Максим отвечает ему в том же духе и что-то еще добавляет сверху, напоследок дав несколько советов на жизнь будущую.

Потом тащит. Силком тащит к своей машине, запихивает обратно, оббегает капот. Через секунду мы опять едем, мигая аварийкой в качестве извинения.

— Еще раз выскочишь вот так, — говорит он нарочито спокойно, хотя сам запыхался. Достает салфетки из бардачка, нервно вытаскивает несколько и вытирает лицо, пачку же бросает мне на колени. — С моста скину.

— Скинь.

— С ума сошла, дурная. — Максим перестраивается в другой ряд, разворачивается. Вновь трет лоб. — Чуть не сбили тебя сейчас, идиотка.

— Скинь, — повторяю я. — Будь добр. Потому что я в панике. Мне купили билеты в Париж, а я… — Беру салфетки и сжимаю их в руке. Почему-то кричу на него: — Всё потеряла. Нет, ты не понимаешь! У меня ни копейки за душой нет. Ни прописки, ни полиса. Ты мне жизнь сломал! Ты даже не воспользовался презервативами в ту ночь! Просто взял меня пьяную, и все! Ты… даже не подумал о предохранении!

Он смотрит на дорогу и продолжает молчать, словно ему действительно по фигу. Я ожидала всякую реакцию — и крики, и обвинения, и грубые слова. Максим просто ведет машину.

Осмелев, я робко поднимаю глаза. Он с виду и правда спокоен, равнодушен, вот только вены на руках вздуты, будто от напряжения. И желваки на скулах не предвещают ничего хорошего.

Глава 17

— Не надо было к тебе приходить? — первой нарушаю молчание, потому что Максим будто вовсе забыл о моем присутствии!

Мы ехали долго, не меньше часа, пробки собрали, какие только бывают. Практически все это время депутат Одинцов говорил по телефону, решал рабочие вопросы. Что-то про суд, про какое-то дело, про материалы, которые нужно афишировать срочно.

Я слушала внимательно, жадно глотала информацию — вдруг слово обо мне проскочит? Но если он и собирался с кем-то меня обсуждать, то не сейчас и не с этими людьми. Я пригрелась и тихонько скулила в салфетки, потом уже просто всхлипывала. Сильно устала, и сейчас, когда выплакалась, это стало очевидно.

Мы заезжаем на подземную парковку, ищем место. Меня начинает трясти. Уже все? Привез в клинику, так быстро?

Душа падает и разбивается, я сжимаюсь в комок и начинаю задыхаться.

— Что? — переспрашивает.

От тона вновь дурно. Слабость невыносимая.

Ни один человек не свете не представляет, скольких сил мне стоит произнести следующую ужасную фразу:

— Я подумала, что твой ребенок заслуживает аборт в красивой клинике, потому и пришла.

Максим поворачивается сразу же, словно в полуметре от него врубилась сирена. Наши глаза встречаются, и я свои тут же отвожу, потому что в его — адское пламя. Зрительный контакт с ним держать — само по себе грех, как и то, что мы делали и собираемся.

Трясет так, что зубы стучат.

Не знаю, делала ли бывшая девушка Кири аборт в столице или он об этом рассказывает направо и налево, чтобы ей насолить, но во мне достаточно ума, чтобы понять: почти женатому депутату ребенок от Ани из Упоровки не нужен. Малыша от любимой женщины он будет любить и обожать, а малышу от меня — одна дорога. Одна! Я это и так знала, но, когда Максим ухватился за надежду, что отец не он, — окончательно убедилась.

Это ужас — сообщать мужчине о нежеланной беременности, врагу не пожелаю пережить подобное. Самому заклятому врагу! Миг, который в моей жизни должен был стать самым прекрасным и долгожданным, обратился адом. Не тот момент, не тот мужчина. Кажется, что кожи на мне не осталось, я — боль. Сплошная боль. Не просто я не нужна Максиму — мы с ним не нужны.

Последние надежды… на что? Сама не знаю на что, но все, что еще держалось внутри, — рухнуло.

— Подожди с этим.

— Что ты собрался делать сейчас? Где мы вообще? Скажи, я должна знать. Это больница или нет?! — развожу руками. Дергаюсь. Голос звучит истерически высоко.

— Диких зверей кормить не рекомендуется, — хмыкает Максим. — Но раз ты, бешеная белка, в положении, сделаю исключение. Переоденемся, поедим, дальше видно будет.

Не больница. Это не больница.

— Ты не понял, что я тебе сказала сейчас?

— Тон поменяй, девочка.

— Пока ты не объяснишь, что задумал, с места не сдвинусь! И шага не сделаю, пока…

Он игнорирует полностью. Выходит из машины, делает несколько шагов. Потом оборачивается, злобно взмахивает руками, дескать, ну? Я так и сижу пристегнутая, сама уже не понимаю зачем. Максим возвращается, открывает пассажирскую дверь.

— Прошу вас, леди.

Тут уж спорить становится слишком страшно. Он отстегивает меня сам, и я осторожно слушаюсь.