Застройка старой части города была, по существу, однородна. Преобладали одноэтажные каменные дома, по плоским крышам которых можно было переходить с одного здания на соседнее. Посередине стены, выходящей на улицу, находились плотно закрытые двустворчатые двери, по обеим сторонам от них – по одному или два зарешеченных окна. По своей архитектуре дома напоминали небольшие крепости – революции и нападения бандитов вынуждали жителей Лимы заботиться о своей безопасности.
Томек и Збышек обменялись впечатлениями о характере архитектуры старой Лимы. В какой-то момент Збышек погрустнел и замолчал. Томек обеспокоенно посмотрел на него и спросил:
– Что случилось, Збышек? Почему так резко изменилось настроение?
Збышек тяжело вздохнул и заговорил:
– Это судьба странника, брат! Здания в Лиме показались нам похожими на крепости, и вдруг я вспомнил слова «Клятвы» Марии Конопницкой[75]: «Крепостью будет нам каждый порог…»[76] И я сразу же затосковал по родителям, Ирке и Витеку. Они так переживали, когда я был в тюрьме, а потом и в сибирской ссылке… Они там, в нашей любимой Варшаве, все еще под властью захватчиков!
Томек нахмурился и через некоторое время сказал:
– Я понимаю тебя, Збышек! Отец, Тадек Новицкий и я такие же скитальцы, как и ты. Нас всех мучит ностальгия. Как могло случиться, что я не читал «Клятву»? Мне казалось, я знаком с творчеством Конопницкой.
– Неудивительно, Томек. Она написала это стихотворение после того, как ты уехал из Польши. Вечером я прочту вам «Клятву». Уверен, вам понравится это стихотворение.
Углубившиеся в беседу Томек и Збышек шли улочками, прилегавшими к центру старой Лимы. Здесь среди одноэтажных домов попадались здания повыше, которые благодаря особой конструкции не разрушались во время нередких землетрясений. Первый этаж был сложен из кирпича, а стены второго – из оштукатуренного, побеленного бамбука. Плоскую бамбуковую крышу сверху прикрывал толстый слой глины. В сезон дождей такие крыши надежно защищали жильцов от так называемого перуанского тумана, то есть мелкого дождя, но, когда дождик переходил в ливень, вода проникала в квартиры. У более высоких домов второй этаж был защищен нависавшей над тротуаром галереей.
Томек и Збышек тем временем вышли на Пласа-де-Армас, в центр Лимы. Ее окружали здания в стиле колониального барокко, поражающего изобилием декоративных элементов.
Восточную часть площади занимал монументальный собор с большим порталом, двумя своеобразной формы башнями по фасаду и великолепный дворец архиепископа. С севера площадь украшал Паласьо-де-Обьерно, Дворец президента, где, кроме резиденции главы государства, размещались министерства, а также полиция и казармы. Перед резиденцией главы государства несли караул молодые темнокожие солдаты Почетной гвардии, облаченные в парадные мундиры с красными пышными эполетами и аксельбантами на левой стороне груди. Томек и Збышек обратили особое внимание на сверкавшие на солнце серебристо-голубые шлемы с высокими плюмажами. Они выглядели как шлемы польских кирасир[77] времен Варшавского герцогства.
Две другие стороны площади занимали преимущественно двухэтажные дома с выступающими над улицей галереями, украшенными резьбой в мавританском стиле, которые в Лиме называются порталами. Под ними располагались лавочки ремесленников, меняльные и другие конторы, в частности портал пуговичников – ботоньерос и нотариусов – эскрибанос. Внутри домов были жилые помещения с патио, окруженными застекленными галереями и открытыми верандами.
Центр Пласа-де-Армас украшал фонтан семнадцатого века и вечнозеленые деревья. От каждого угла площади отходило по две улицы. В северо-западном углу между двумя улицами на высоком постаменте возвышался громадный памятник завоевателю Перу и основателю Лимы. Восседавший на скакуне каменный Франсиско Писарро, в латах и шлеме, взирал на великолепный собор, в фундамент которого он без малого четыре столетия назад заложил первый камень.
Вскоре Томек и Збышек оказались в китайском квартале, на Пласа-дель-Меркадо. Збышек остановился перед харчевней с вывеской «Фонда Чина»[78]:
– Ну вот мы и пришли. Давно пора позавтракать.
– Хотелось бы знать, чем попотчует нас твой протеже, – пробурчал Томек. – В свое время один китаец угостил нас засахаренными пиявками.
– И как? Вкусно? – поинтересовался Збышек.
– Не знаю, я тихонько подсовывал их Тадеку Новицкому, а он не моргнув глазом способен проглотить любую дрянь.
Они вошли в харчевню. Было еще рано, поэтому свободные столики пока что оставались. Из кухни доносились соблазнительные ароматы. За чистым прилавком хлопотал щуплый человек с бледно-желтым лицом, с редкой порослью на щеках. Его голову оплетала длинная черная коса. Китаец был одет в темный, свободного покроя халат и длинные черные штаны. Завидев входящих, он низко поклонился, сложив руки на груди, и приветствовал гостей по испанскому обычаю:
– Как поживаете, господа?
– Спасибо, все хорошо. А у вас, господин Чан Тунь? – осведомился Збышек.
– Очень хорошо! А как поживает жена господина? – спросил китаец.
– Спасибо, прекрасно.