Том II

В КОНЦЕ гражданской войны – кто думал тогда, что конец – я уезжал на юг, от красных к красным, но с поручением, им враждебным. Редко случается такое совпадение приятного и лестного, какое было для меня в этой поездке. Она значила доверие к порядочности и ловкости со стороны тех людей, чье мнение меня как бы ставило в собственных глазах. Утихала совестливая некрасивая грызня с собой, что ничего полезного не делаю, а во мне скучное русское свойство – потребность в душевном равновесии тем более острая, чем оно уязвимее. Наконец – и это главное – в городе, куда я направлялся, находилась с детьми – вероятно, застряла – бедная Валя Н., требовательный, умный, давнишний друг, стыдная любовь моих последних лет, так нелепо обнаруженная – в день ее свадьбы.

Первые медленные версты… Удачное завершение многих заискиваний и беготни; эта поездка, вот удобно осуществившаяся – в штабном вагоне – продолжала удивлять и радовать. Я не мог остановить волнения, возникшего сразу после чьего-то решающего согласия. Мысленно пожимал руки, торопился дообещать еще новое тем, кто меня послал, и благодарил других, доверчиво предложивших командировку. Хотелось и этих не обмануть – мы так легко идем на сочувствие, нас покупает успех, и часто только умом знаешь, кому верен, а иногда и ум оправдывает уже созревшую измену.

Чтобы усилить удовольствие, старался вызвать сравнение, как сейчас и как было бы в Петербурге. Там неподвижная скука в моем военном учреждении, беспросветность, отсутствие поддержки и теплоты. Здесь новые, опасные, неизвестно враждебные люди, новый, милый пейзаж – березки, кусты, осеннее болото – и вовлекающее веселье движения к заждавшимся несомненным друзьям, еще вчера недоступным, и к Вале.

Как всегда в ее отсутствии, казалось, что иначе не бывает, что не может она вдруг возникнуть – тоненькая, важная, рассудительная. И заранее любопытной – невозможной и необходимой – предугадывалась перемена отношений. Вале плохо, моя цель вытащить, помочь, и ей нельзя будет по-старому, уверенно-недовольно наставлять.

Иногда проскальзывало другое – забыть о своем, нужном только себе, проникнуться общим. Но то, более цепкое, уже захватило и понесло.

От горячности думалось: кроме времени, препятствий нет, и как же выдержать эти сорок часов. Нетерпеливость вызывала ту безостановочную лихорадку воображения, которая бывает только наедине – после значительной книги, накануне важного разговора, когда надо и не с кем поделиться – которая принимается за вдохновение и должна во что нибудь разрядиться – или потом принижающая долгая слабость.

Незаметно стал искать, как бы наткнуться на искусственное отвлечение – в трудную минуту мы готовы принять любое. Но рядом с поглотившим меня ожиданием все способы и возможности казались вялыми. Спутники, к которым пригляделся – молчаливые, на одно лицо, офицеры, спрятавшиеся в красном тылу – их много тогда перевидал и как-то стыдился. Насильственные припоминания – каждое приводило к этой томительной поездке, к большевикам, к Вале. Фотографии из чемодана, неуместный, хвастливый роман д’Аннунцио… Я изнемогал от напрасных усилий себя успокоить или толкнуть время.

После Москвы, после жестокой пустой ночи и нескончаемого дня на маленькой станции происходила последняя проверка документов. Черный, без фонарей, вечер, шум близкого леса и ветра, грубые сдавленные голоса, на коротенькой платформе, на рельсах, на мокром песке безобразная путаница, тупые вопросы, ответы, рядом шипящий паровоз и отдельно от него на каком-то пути обезглавленный длинный поезд – во всем этом был для меня кусочек риска, смысл, занятость, нетерпение поневоле забывалось.

Невдалеке шло объяснение: комиссар, гадкий, крикливый мальчишка, и дама. Она, высокая, растрепанная, испуганно доказывала, что пропуск правильный.

– Мы вас отправим, мадам, куда следует, там разберут. Вы боитесь потерять время? Ничего, мы ждали дольше.

Он издевался, подражая взрослым, довольный своей находчивостью.

– Послушайте, товарищ, я из отдела снабжения и могу поручиться. Мы вместе брали пропуск.

Я вмешался раньше, чем подумал, потом появилась, чтобы понравиться и довести до конца, льстивая убедительность:

– Вы не сердитесь, что полез не в свое дело, но жаль допустить ошибку. Сами понимаете, нам лучше иметь друзей – особенно в такое время.

Перевести в союзники его не удалось. Мальчишка оказался жесткий, несговорчивый, и уступил со злостью:

– Как вам угодно. Только на случай чего замечу ваше имя.

Я поднял за веревки и скорее понес корзину высокой дамы, чтобы он не успел передумать.

– Вы меня спасли…

– Да, спасли, спасли, – он неожиданно нас нагнал, – и прозевали место в штабном вагоне. Вы забыли отрегистрироваться в комендатуре, теперь поздно. Счастливого пути, господин благотворитель.