– Это вы почему развеселились? Суд вспомнили? – спросил Вербовский, тоже усмехаясь. – Да, это забавно… Никогда я никакого отношения к политике не имел – и вдруг такая история…
– Так, значит, вы не провокатор, по крайней мере?..
– Я вижу, вы проснулись. Может быть, мы сговоримся. Я, знаете ли, очень хочу сговориться. А относительно провокации – я, может быть, и провокатор… Только в ином «плане», так сказать… Я охотно бы все вам разъяснил…
– Зачем?
– Я сам не знаю, зачем. Вот пойдемте сейчас со мною в ресторан.
Вербовский подошел к вешалке и взял пальто Богдана Юрьевича.
– Я не хочу никуда, – говорил не без досады Туманов, покорно, однако, всовывая руку в рукав пальто, которое держал Вербовский.
– Идем, идем, – повторял новый «друг», надевая на голову Богдану Юрьевичу его барашковую шапку.
Они вышли на Пушкинскую и направились к Невскому проспекту мимо садика, где стоял жалкий памятник поэту. Впрочем, его трудно было заметить теперь. Желтый туман закутал своею пеленою невысокий монумент. Богдан Юрьевич и новый его знакомый повернули за угол и пошли в сторону Адмиралтейства. Был первый час. По проспекту тянулись экипажи. Разъезжались посетители театров… Ревели и пели автомобили… Воздух, острый и сырой, казался дурманным. Странно и таинственно возникали из тумана люди. И даже трудно было поверить, что это в самом деле люди. Не фантомы ли то были?
При свете фонаря показалось чье-то бледное лицо и еще два-три… Как странно шевелились губы на этих масках. И как жутко из далекой глубины глазных впадин лучился свет…
«Вейся над нами, красное знамя»…
Но туман душил бунтарский напев, – и уже пропали в желтом сумраке лучистые глаза. Потом возникло чье-то испуганное и злое лицо, с торчащими усами, и блеснули на миг светлые пуговицы…
Потом женский голос прозвучал беспокойно:
– Господин! Не желаете ли ко мне отдохнуть?
Вербовский привел Богдана Юрьевича в небольшой бар-ресторан, на углу Троицкой и Невского.
– У меня тут свидание, – объяснил он в ответ на беспокойный взгляд Туманова, – так я зашел, чтобы предупредить. Тут меня Маша ждет.
– Какая Маша?
– А! Все равно… Да вот и она! – воскликнул он, когда к их столику подошла худенькая девушка-подросток, шатенка, с огромными темными глазами на почти прозрачном лице. На ней была чрезмерно большая черная шляпа, и вообще она была одета, как проститутка средней руки.
– Ну, что, Валя, в «Буфф» поедем? – спросила она, с нарочитою развязностью, ударив его муфтою по руке, – и тотчас же, видимо, робея, заглянула ему в глаза.
– Погоди. Присядь. Мне вот с другом поговорить надо, – сказал он и опять обратился к Туманову: – Вот неудобно только говорить здесь… Шумят…
В самом деле в ресторанчике кричали так неистово, что едва можно было расслышать собеседника. Две небольшие комнаты были сплошь уставлены круглыми столиками, вокруг которых ютились проститутки, молодые и старые, бесстыдно-нарядные, а иные одетые строго все в черном, как монашенки. Воздух казался синим от облаков табачного дыма, и кружилась голова от запаха спирта и скверных духов.
– Мы им покажем! Мы им покажем! – гремел белокурый студент, с безнадежно пьяными глазами угрожая кому-то кулаком.
– Что ж! И армия за народ! Мы не против России! – визгливо выкрикивал молоденький офицер, размахивая какой-то прокламацией.
– А у тебя есть пять рублей? Нет, ты покажи! Нет, ты покажи! – приставала к офицерику толстая проститутка, с лиловыми как будто измятыми губами.
– Однако, здесь разговаривать невозможно. Поедем отсюда, – решил Вербовский.
– А я? И я с вами хочу. И Феню возьмем, – сказала Маша, указывая на белокурую девушку, которая сидела за соседним столиком с двумя молодыми людьми, приказчиками, по-видимому.
– Ну, что ж! Ладно. Едем, – тронул он плечо Туманова, который совершенно безучастно относился ко всему.
Богдан Юрьевич покорно встал. Они наняли двух извозчиков. Впереди поехала Маша с Феней, а за ними Вербовский и Туманов.
– Вы мне очень нужны. Вы даже волнуете меня, – признался Вербовский, фамильярно обнимая за талию Богдана Юрьевича. – Сказать по правде, я как будто вновь чувствую Ольгу Андреевну. Должен вам покаяться, несмотря на цинизм, мне присущий, я до сих пор не могу ее забыть… И сейчас я с вами, потому что хочу о ней говорить. Вы должны понять, ежели вы настоящий человек. Впрочем, мы выпьем… Тогда будет виднее.
Они приехали на Карповку, в гостиницу «Ницца». Заспанный лакей, с бритым брюзгливым лицом провел их в номер. Девицы забрались с ногами на диван и перешептывались, поглядывая с любопытством на молчаливого и рассеянного Туманова. Вербовский спросил шампанского.
– Иные считают меня негодяем, – сказал он, вытаскивая изо льда бутылку Аи. – Но, право, я уж не такой плохой человек. Я только откровенный и нетерпеливый – вот и все… А, знаете, я очень рад, что вас нашел, наконец.
– Пустите меня. Я пойду, – с тоскою проговорил Богдан Юрьевич, подымаясь, и потянулся было к пальто.
– Куда же вы? – в отчаянии крикнул Вербовский. – Маша! Феня! Уговорите его!
– Останьтесь, кавалер хороший, – молвила Феня, смеясь.